Воззвание к человечности: "Золото Рейна" в Зарядье 11 марта 2022 г.

Собрав в Петербурге "полный Байройтский канон", Валерий Гергиев достаточно регулярно балует Вагнером Москву. То угостит своим фирменным "Парсифалем", то смахнёт пыль с архивных полок, и вовсе достанет почти на столетие забытый деликатес, озвучив партитуру "Нюрнбергских майстерзингеров".

Нельзя сказать, что и "Кольцом нибелунга" столичная публика была обделена - в 2005 году перед закрытием на реконструкцию основной сцены Большого театра Мариинский театр представил на ней свою полную сценическую версию тетралогии. Тогда это событие привлекло весь великосветский бомонд, носившийся с "орденами почета" на груди, гласившими "Я был на Вагнере" (хотя мало кто из купивших эти "ордена" досиживал до конца хотя бы одной из опер).

Редкие люди "среднего класса" - представители культурной среды из числа настоящих ценителей вагнеровского гения - могли позволить себе присутствовать на всех четырёх частях цикла. Цены "кусались", и особо отчаянным студентам консерватории (вроде тогдашнего меня) ничего не оставалось, как обращаться лично к маэстро с просьбой о бесплатных пригласительных билетах. К чести маэстро и в благодарность ему надо сказать, что в удовлетворении таких просьб он не отказывал.

С тех пор много воды утекло. Мир изменился. Но Мариинский театр по-прежнему держит "Кольцо" в репертуаре, в любой момент готовый выступить с его гуманистическим посланием. И вот это случилось: 11 марта 2022 г. предвечерие тетралогии дало старт полусценическому исполнению вагнеровского цикла в "Зарядье".

Вместе с изменившимся миром, многое трансформировалось и в отношении к вагнеровскому предприятию. Появление абонемента указывало на ставку на целевую аудиторию. Билеты были доступны. Изменилась и публика. Сейчас среди неё практически нет "случайных людей", не отдающих себе отчёта в том, чтó именно они пришли слушать. При крайне скудной рекламе события, промелькнувшей не ранее полутора-двух недель до открытия цикла, наполняемость "Зарядья" оказалась практически полной, а число "эмигрантов" из зала - почти нулевым.

Люди определённо ждали не просто встречи с медийной персоной Гергиева, но ждали того слова, которое он произнесёт от имени чистого искусства, не знающего никаких национальных, политических и географических границ и коннотаций. Маэстро с коллективом Мариинского театра не подвёл, и озвучил вагнеровское слово предельно доходчиво, аргументированно и убедительно. Более того: он представил интерпретацию, которой я не могу найти равных, будучи свидетелем четырёх Мариинских циклов "Кольца нибелунга" в 2004-2009 годах.

Дело здесь не только в ровном сбалансированном составе солистов и кристально чистом оркестре (кикс условно третьей валторны на исходе второго часа спектакля - не в счёт). Дело в подходе к определяющей для тетралогии теме любви и власти, в отношении к дуализму внутреннего и внешнего, в распределении духовных и материальных ценностей в сложнейшей драматургии этого колоссального музыкально-драматического здания.

Поразила необычная, принципиально новая трактовка роли Альбериха. Для театрального образа алчного похитителя золотого сокровища давно стали трафаретными открытая злоба и ярость, исступлённые гнев и страсть. Здесь мы ничего этого не слышали. Мало кто обращает внимание на то, что Альберих в сущности - не самостоятельный персонаж, а лишь тень самого Вотана, первая стремящаяся к насилию и власти, первая кто осмеливается произнести вслух те мысли, над которыми сам верховный бог поначалу лишь малодушно посмеивается.

Альберих слаб в своей злобе и алчности. Беспомощный в охоте на Дочерей Рейна, он противен их природе и ничтожен не потому, что уродлив, а потому, что не имеет ещё материального подкрепления собственной жажды обладания. Потому не он ведёт игру с водяными девами, а они - с ним. Лишившийся Кольца как атрибута и источника власти, Альберих превращается в ничто, и лишь силой проклятия, перерождаясь в новых поколениях отрекаюшихся от любви, может продолжать своё существование в мире.

Глубоко затаённая в недрах человеческой натуры трагическая тяга к обладанию и самоутверждению ценой отречения от возможности перерождения в любви - вот что было продемонстрировано в образе Альбериха. Образе, вызывающем не осуждение, но сострадание.

Надо сказать, что трактовка, нацеленная на формирование эмпатии по отношению к представителям негативного опыта, чрезвычайно дальновидна и перспективна. Не отвергая носителей зла априори, слушатель становится способен сознательно прожить привнесенные ими эмоции и идеи, на полных правах включая их в психологическую структуру мифа.

Вернёмся к образам основных протагонистов. Вотан в "Золоте Рейна" также не является цельной натурой. Неслучайно в костюмах была акцентирована принадлежность богов и Альбериха к "одной касте". Вотан лишён объемного ви́дения мира, отдавший собственный глаз в обмен на заключение укрепляющего его власть брачного союза с Фрикой. Как и Альберих, он действует не самостоятельно, а через внешние силы. В данном случае, через силы земли - великанов, возводящих горы к облакам ради упрочнения его могущества. Во имя того же могущества Вотан жертвует молодостью духа и красотой, символизируемых Фрейей. Он не способен принимать решения без участия Логе - этого ключевого для концепции тетралогии первоэлемента.

Так кто же такой Логе? Гергиевская интерпретация "Золота Рейна" доходчиво расставляет все точки над "i" и в этом вопросе.
Контраст между беспомощной слабостью, нерешительностью основных носителей властных амбиций, с одной стороны, и головокружительной свободой действий сильного, активного и всепроникающего творческого духа Логе - с другой, - вот что составляет ядро всей драмы.

Логе - вошедшее в тело вагнеровского мифа перевоплощение греческого Логоса. Он - носитель первозданных творческой мысли и интеллекта, которые присущи каждому творению. Они способны быть либо направленными в созидательное русло культуры, либо так и остаться необузданной стихией, разрушающей информационное и физическое пространство. Потому Логе так открыто и бесстрастно ведёт себя со всеми прочими действующими силами. Оценочные суждения не в его природе. Его природа - огонь. Согревающий или всепожирающий - зависит от конструктивной либо разрушительной интенции тех, кто состоит с ним в общении.

Указанием Вотана Логе развязал руки Альбериху. Этим он не замедлил нажать на спусковой крючок механизма уничтожения, который лишил покоя саму Эрду. Земля как носитель идеи цикличности физических процессов, первой ощутила их судьбоносное ускорение, о чём поспешила доложить Вотану.

Хотя печать проклятия лежит на нём, одна светлая мысль делает путь Вотана в Вальгаллу не лишенным смысла. Это мысль о рождении героя, наделённого иной волей. Мысль о герое, которого он снабдит собственным оружием мысли и интеллекта, действующим в беде и необходимости - мечом Нотунгом.

Это первая мысль Вотана ярче и декларативнее всего озвучена в оркестре Гергиева. Это и первая конструктивная мысль Вотана, наметившая путь к формированию его самосознания и сепарации от собственной тени Альбериха. Эта же мысль Вотана остановила Логе на прямом пути в Вальгаллу, и позволила выиграть время, прежде чем разрушительные интенции огненного духа в полной мере дадут о себе знать. Но так ли чиста эта мысль, исходящая от однажды переступившего через любовь? Так ли действенна её энергия, лишённая участия самого Логе?

Ответы на эти вопросы даст "Валькирия". Но уже здесь, в "Золоте Рейна", Валерий Гергиев уверенной рукой императивно закладывает в слушателя те фундаментальные мысли и эмоции, которые традиционно пробуждаются лишь к концу всей вагнеровской эпопеи, и к тому моменту дают обычно слабые основания для веры в искупление.

Сейчас же с самого начала тщательно выстроенной драматургией вагнеровской партитуры Гергиев пытается убедить в том, что на осуждении злобы не построить замок спасения. И даже если время хаоса не преподносит ни малейших ростков надежды на искупление, движение вперёд возможно только путём сострадания и следования созидательному творческому духу. Музыкой Вагнера он пытается показать, что во время хаоса человек утрачивает личностные границы, и лишь безграничная жалость и милосердие могут пробудить в нём утраченную человечность - человечность, к которой Вагнер каждой своей партитурой так страстно взывает.

Итог первого вечера "Кольца нибелунга" в "Зарядье" уже внушает надежду, что воззвание это не напрасно. Иначе мы бы не были свидетелями такого моментального единодушного подъёма всего зала и таких горячих пятнадцатиминутных оваций.

Сон пламенеющей души: "Валькирия" в Зарядье 23 марта 2022 г.

Вотан - Евгений Никитин
Зигмунд - Михаил Векуа
Зиглинда - Екатерина Санникова
Брюнгильда - Татьяна Павловская
Фрика - Анна Кикнадзе
Хундинг - Михаил Петренко

Новые грани интерпретации тетралогии, обозначенные Валерием Гергиевым в "Золоте Рейна", уверенно развивались им во второй части "Кольца нибелунга". Будучи наиболее психологически насыщенной драмой цикла, "Валькирия" даёт возможность извлечь максимум полезного опыта из прозвучавшего ранее "воззвания к человечности". Она позволяет досконально изучить лабиринты внутреннего мира Вотана, постигая трагедию всех тех созданий, какие только были произведены им на свет. "Валькирия" приносит постижение цены прежних ошибок и наполняет энергией вновь обретаемых ценностей, умножая силу ранее открытых сокровищ творческого духа и сострадания. Именно через всеобъемлющую эмпатию, которая охватывает слушателя с первых минут драмы, открывается путь к исследованию совести и глубин человеческой души, путь к очищению и обновлению.

Эмпатию нельзя пробудить, обращаясь к человеку с позиции силы. Потому выбранная Гергиевым для "Валькирии" приглушённая динамическая шкала представляется продиктованной не только стремлением предоставить солистам акустическое преимущество перед оркестром, но и намерением вступить со слушателем в более доверительный и интимный диалог.

Тенденция к преподнесению музыки Вагнера в камерном ключе у Гергиева наблюдается уже не первый год. В матовые тона сдержанной звуковой амплитуды им окрашены не только многие вокально-симфонические страницы "Валькирии", но и чисто инструментальные вступления к "Парсифалю" или Третьему акту "Майстерзингеров", т.е. музыка особой метафизической глубины, насыщенная рефлексией. Надо отдавать себе отчёт, что при уместном, пусть и искусственном сдерживании звуковой массы Вагнер не только не теряет в подлинности, но напротив - приближается к аутентичности исполнения в Байройтском фестшпильхаусе, условия зала которого нацелены на максимальное обострение слухового внимания аудитории.

Так и здесь: с особой сосредоточенностью мы вслушиваемся в слова, с особой участливостью относимся к драме. Следуем за непривычно тонкой нюансировкой вокала, за движениями экспрессии тембра в оркестровой драматургии и интонационными превращениями в лейтмотивной системе. Партитура "дышит", обеспечивая доступ к огромному фронту интеллектуальной, творческой работы. Этот труд в "Валькирии" не прекращается ни на минуту, периодически принося подтверждение либо опровержение своей плодотворности при отслеживании порой неожиданно расставленных Гергиевым композиционных акцентов.

Привлекает внимание отсутствие кульминаций в их привычной локализации. Акценты смещены, а порой переосмыслены так, что их энергия оказывается способной заполнять внушительные пространства тех сцен, которые прежде такого почёта не удостаивались. Здесь мы становимся свидетелями той метаморфозы, которая составляет самую суть вагнеровского метода, когда энергия "ядра" изливается в "процесс".

Психологическое действие "Валькирии" разворачивается внутри трёх основных процессов: 1. Самообретение Зигмунда и Зиглинды; 2. Саморазоблачение и самоотречение Вотана; 3. Очеловечивание Брюнгильды. В них же концентрируются самые интересные и обозримые детали музыкальной интерпретации.

Ко второй части тетралогии в сюжетном развертывании вагнеровского эпоса уже успевает накопиться внушительный багаж совершённых либо попущенных Вотаном ошибок. На всех трёх уровнях структуры мифологического пространства происходит грабёж, а это нарушение синкретической целостности мироздания. На всех трёх уровнях - отречение от любви, умножение жажды власти и обладания. Срединный уровень в момент гибели Фазольта успевает поразить проклятие Альбериха, что превращает путь Вотана в Вальгаллу в восхождение по трупам.

Но здесь сознание Вотана посещает озвученная музыкой лейтмотива Нотунга мысль о том, как упрочить своё положение. Чтобы использовать эти неизбежные жертвы себе во спасение, он обращается к Эрде, ответственной за цикличность жизненных процессов. Они производят на свет валькирий, наделяя их полномочими быть связующим звеном в разорванной цепочке между "срединным" и "божественным" мирами.

С целью укрепить ослабленный центральный уровень, Вотан допускает брак с условной земной женщиной, порождая "первых людей" - близнецов Зигмунда и Зиглинду. Он завещает сыну материальный эквивалент некогда посетившей его спасительной мысли - меч Нотунг, преподнося его (на блюдечке с голубой каемочкой) вознённым в ствол Ясеня - мирового древа, от которого сам Вотан когда-то сломил живую ветвь, начертав на ней руны своих порочных договоров.

Грош цена такому мечу. Грош цена такой мысли. Вотан не совершил ни одного шага, который бы не был обречён на провал. А всё потому, что действует он в отсутствие Логе - носителя подлинной и живой творческой мысли. В прекрасно исполненном драматичном диалоге с собственной совестью и долгом, персонифицированными во Фрике, Вотан постигает всю безысходность своего положения. Своим отчаянием он делится с самой любимой из валькирий - Брюнгильдой, сосредоточившей наиболее светлые свойства мысли Вотана о связи с человеческим миром и олицетворяющей самую его душу.

Отданный светлой стороне приказ убить в лице Зигмунда продолжение самого себя преступен и невыполним ни при каких обстоятельствах. На такой шаг скорее пойдёт порождение тьмы, потому прежде чем истолковать Брюнгильде её новую миссию, Вотан завещает наследие сыну нибелунга - умножению собственной тени. Сама же Брюнгильда претерпевает метаформозу, объяснимую лишь в свете процесса самообретения Зигмунда и Зиглинды.

Близнецы любимы, но намеренно оставлены Вотаном. Они брошены им в лоно природы, отношения которой с человеком всё ещё несут следы изначальной нераздельности миропорядка. К восстановлению этого единства направлено и подстроенное Вотаном воссоединение брата с сестрой, указавшей на заготовленный отцом Нотунг.

Ход преображения стихийной энергии бури в мягкое дыхание весенней ночи является не фоном, а самой сутью - ядром процесса самообретения Вельзунгов, который охватывает весь Первый акт. На нём сфокусировано и исполнительское внимание Гергиева. Эволюция тембра струнной группы, составляющая музыкальное зерно этого процесса, оттенена подчеркнуто холодным звучанием деревянных духовых и акустической отстраненностью медных. В этих условиях легко проследить за движением тембра от гулкого marcato контрабасов темы бури через лирику виолончельного квинтета темы любви Вельзунгов к "прозрачному" и охватывающему все пласты фактуры разделению смычковых в весенней песне Зигмунда.

Меркнет на этом фоне значимость акта извлечения Нотунга - внешняя кульминация оказывается нарочито сдержана, не способная затмить ценности проявленных героями человеческих качеств, равно как и вызванной ими эмпатии.

Великолепно поставленная сцена Брюнгильды - вестницы смерти исполнена с таким глубоким осознанием смысла, что впервые вызвала ассоциации со сценой Кундри и Парсифаля. В обоих случаях героиня, рожденная во грехе, обещая погибель, подспудно стремится к искуплению, к которому с рождения предназначена. Снисхождение Брюнгильды к Вельзунгам у валькирии "на роду написано". Вотану ли этого не знать? Потому внешние проявления его ярости и гнева по отношению к "непослушной дочери" с точки зрения исполнительской стратегии Гергиева не нуждаются в том внимании, какое заслуживает происходящая в Вотане внутренняя перемена.

К финалу "Валькирии" Вотан не просто познаёт тщетность своих претензий на незыблемость власти. Не ограничивается он и бесплодным отчаянием. В действиях Брюнгильды впервые наблюдает он тот пламенный творческий акт по воссоединению разобщённого, к которому владыка Вальгаллы не был готов ни на предыдущей стадии драмы, ни в настоящий момент. Предавший любовь и красоту, он видит, насколько далеко зашла Брюнгильда в стремлении сохранить и укрепить нарождающуюся человечность. Вотану ничего не остаётся как отречься от собственной души, как прежде - в финале "Золота Рейна" - он открестился и от собственной тени.

Но если в конце первой части тетралогии Вотан гордо и самодержавно лишил себя присутствия Логе, то теперь по его указу пламенеющая душа Брюнгильды погружается в сон, ограждаемая искрящимся барьером огненного творческого духа, который по плечу лишь абсолютно свободному художнику. Не ведающая страха перед мнимыми границами распавшегося мира, такая личность одна может составить пару Брюнгильде в спасительной миссии.

Ценность такой личности будет ощущаться тем сильнее, чем убедительнее и крепче озвучена её духовная родословная. Само же провозглашение музыкального имени ещё не родившегося героя не требует пафоса. В исполнении коллектива Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева всё именно так и происходит. Оставляя глубочайшее душевное потрясение, эта "Валькирия" одновременно приносит покой и пробуждает надежду. В ожидании новой ступени вагнеровской эпопеи она, как и "Золото Рейна", единодушно поднимает зал для искренней стоячей овации.