Тристан и Изольда: продолжение темы – «Меланхолия» Ларса фон Триера (2011)

Опубликовано Sletelena в Вт, 2014-02-11 03:24

Сценарий: Ларс фон Триер
Оператор: Мануэль Альберто Кларо
Художники: Йетте Леманн,
Симона Грау, Манон Расмуссен
Режиссёр: Ларс фон Триер

В главных ролях:
Кирстен Данст
Шарлотта Генсбур
Кифер Сазерленд
Александр Скарсгард
Брэйди Корбет
Стеллан Скарсгард
Шарлотта Рэмплинг
Удо Кир

Мне кажется, режиссёры такие же люди, как все – менеджеры, банкиры, программисты, парикмахеры. Для нас для всех клиенты – миляги или, наоборот, зануды. Но, какими бы они ни были, славными мешками денег или мерзкими чемоданами эмоций, свою работу мы оцениваем больше по другому показателю, во стократ чесучее и интереснее – по конкурентам. ОН умер давно, ОН был вообще гей-аристократ-коммунист, ты никогда таким не будешь, однако ОН снял тот фильм, где музыка, красота и смерть слились в сияющий поток света, луч новой звезды, пробивающий миллиарды километров мозгов. Можно быть трижды нормальным, трижды бюргером, осудить, не понять, уснуть на середине. Потому что никто никуда не бежит и не стреляет – всё только медленно плывёт, думает, дышит, чувствует, пытается парить и любить, и парит, и мельтешит, и творит, и падает наконец с облегчением, медленно. А потом этот трижды бюргер почему-то просыпается в самый последний момент, когда эта глупая, глупая краска неровной ленточкой стекает по успокоенному лицу – под ту же сумасшедшую музыку обо всём – и это уже невозможно забыть, даже если тут же переключиться на мачт «Рома – Ювентус».

«Меланхолия» Ларса фон Триера, очевидно, тоже выросла из музыки. Её надо было сперва уловить и прожить, такую, чтобы она говорила о том, что хотел сказать композитор – и ещё в тысячу раз больше. И она была уловлена и прожита. «Тристан и Изольда» Вагнера не такой чемпион кинопроката, как адажио 5ой симфонии Малера. Но фон Триеру удалось то же самое, что удалось в своё время Висконти: застолбить прелюдии 1го и 3го актов «Тристана» за своей темой навсегда, отразить в десятках зеркал мозаику тристанов и изольд постмодерна, переплетающихся, вырастающих друг из друга и не умеющих утолить своей тоски даже на какой-нибудь один пятиминутный дуэт. В отличие от вагнеровских героев они не стремятся в вечную ночь, у них другая задача – научиться не бояться её. И во всяком случае у тех, кто не сбегает в первой части фильма, это по-разному, но получается.

Mild und leise плывёт навстречу Земле планета Меланхолия. Большинство учёных бодро уверяет, что это будет «пролёт мимо» – фантастически красивое явление, случающееся раз в миллионы лет. Заполошные интернет-писаки и предсказатели вопят о конце света, как и положено. Как и положено, приличная публика пытается не обращать на них внимания, предпочитая устраивать пир – реальную шикарную свадьбу Жюстин (Кирстен Данст) – во время тихо расползающейся чумы страха и сомнений. Привычным образом эта публика продолжает улыбаться и обгаживать друг друга. Заинтересованные лица напоминают, настаивают и требуют от Жюстин соблюдения договора: она должна быть счастлива. Видимо, это одно из модерновых дополнений к завету, который в соответствии с теорией богоизбранности подписывается каждым при рождении: «Я, такой-то такой-то, обязуюсь цепляться за эту неизвестную и непонятную мне жизнь вместе со всеми». Но бардак, чума, неразбериха – кажется, Жюстин не подписывала того первого договора – оно и немудрено с такими родителями! – и теперь с неё требуют второго, о счастье. Только никто не хочет с ней поговорить, и какого-то наглядного примера счастья вокруг тоже не наблюдается – наблюдается исключительно всеобщий умеренный пофигизм и усталость сестры Жюстин, Клер (Шарлотта Генсбур) от стараний, чтобы всё было культурно и прилично.

Боль была в этой музыке с самого начала – второго акта, где у героев расцвет земной любви, Триер в свою драму не включил, у его героев расцвет не случился. Только Жюстин, больная и распрощавшаяся, кажется, со всем и вся, вдруг начинает чувствовать себя лучше и отдаётся магнетизирующей её Меланхолии так, как не отдавалась ни одному мужчине – и за этим мистическим соитием подглядывает из-за кустов Клер, вот тут-то начиная понимать, что всё плохо – не с Жюстин, а с ней самой.

Один за другим уходят Тристаны – Майкл, несостоявшийся муж Жюстин, банально не сумевший остановиться, подождать и понять хоть что-то в ищущих глазах своей невесты. Следом, убедившись в ошибочности оптимистических расчётов, уходит вполне состоявшийся муж Клер – «гордость и честь» заставляют адепта науки выпить предназначавшийся на крайний случай для всех яд. Последним Тристаном остаётся маленький сын Клер. Построив под руководством тёти Жюстин «волшебную пещеру» из нескольких палок, он послушно забирается внутрь и, взяв мать и тётю за руки, закрывает глаза. Он верит до конца. Жюстин глаз не закрывает – Изольда идёт навстречу смерти с раскрытыми глазами. Правда ли она думает, что жизнь на земле это зло, если до последней секунды старается вселить веру и мужество в тех, кого любит? В сущности, тут нет противоречия. Погибает в конце концов каждый, и удача, если тебя будут держать при этом две любящие руки. А что касается человечества вообще – за него там Клер. Она – это те, кто не может смириться с неизбежным, кто предпочитает не рассуждать, не задумываться, просто жить по теории богоизбранности и депрессивных фильмов не смотреть. И конец «Тристана и Изольды» плох для них невзирая на музыку, или даже именно из-за музыки, потому что она заставляет усомниться в том, что он плох.

Но и они способны ради своего маленького Тристана хотя бы не отпускать его руку и сглатывать слёзы почти молча. Это не Голливуд, Триер довёл катастрофу до конца. Однако «злой» Ларс вовсе не хотел провоцировать у нас приступ ненависти к человечеству вообще, и к себе-провокатору, в частности. Он хотел просто сделать фильм в рамках даже не им придуманного идеала. И у него это почти получилось, разве что не выветриваемый икейский налёт в интерьерах чуть портит общую прекрасную картину. Зато натурные съёмки чудесно хороши, да и вообще большая музыка сделала большое кино, Кирстен Данст сыграла свою лучшую роль, и не только она. Первая, по-скандинавски чуть раздёрганная часть фильма очень органично перетекла во вторую, абсолютно погрузительную – в итоге Меланхолия победила Землю, но любовь победила страх. Вот только красота не победила смерть, у Триера они сыграли вничью, если не сказать – спелись. Так тоже можно, эта идея сама по себе не хуже – просто на фоне первоисточников смотрится она, как ни странно, не провокационно, а наоборот нудновато-морализаторски. У великого Ларса вообще есть такой крен. Но если в «Догвиллле» это вопросов не вызывало, то в «Меланхолии» некое смутное «А разве нельзя было по-другому?» шевелится.

Впрочем, фильм всё равно замечательный, хотя, понятно, не для всех. Ну так и на Вагнера, извините, тоже не все ходят. Кстати, поначалу практически полное несовпадение аудиторий оперы и фильма меня серьёзно удивило – Триер отнюдь не молодёжный режиссёр. Наверное, мне поперёк wagner.su нужно персональную табличку повесить «РОМАНТИЗМ!» Потому что я вечно забываю, что для многих это и есть главное. Так вот, продолжая свои рассуждения, тем, кому такая табличка ввиду очевидности не нужна, я этот фильм ответственно рекомендовать не решилась бы. Он всё-таки больше для философов. Ну и для киноманов, конечно – это не самый сильный и цельный фильм Триера, но точно самый красивый, что режиссёру и требовалось, по-видимому, самому себе доказать.