Для начала даю репост двух сообщений уважаемой Multilingua из обсуждения хоров с солистами, затем отвечаю, но дальше можно и даже нужно писать не только про данный эпизод. Обсуждать в этом разделе предполагается оперу в целом, в любых частностях и в любых сюжетных и музыкальных аспектах. Цитируются в тексте мои сообщения - они выделены курсивом. Ответы Multilingua, соответственно, идут стандартным текстом.
_____________
Девушки-цветы
уже второе голосование по хорам - теперь с солистами - однозначно показывает приоритеты слушателей в этом вопросе. Музыка! Причём желательно изящная, красиво разработанная и говорящая к чувству без усложняющих идей.
Конечно, эти опросы забавны, но это всего лишь опросы о вырванных из целостных опусов "лакомых кусочках". Их результаты никоим образом не подсказка в вопросе о том, насколько важен у Вагнера текст или идея. И тем более не подкрепление ни "да", ни "нет" в спорах о том, удался ли ему гезамт.
Первое место девушек-цветов...просто очаровательный маленький кунстверк, разливающийся чувствительным мурлыканьем фактически без всякой связи с жёсткими идеями остальной оперы.... Сцена ни в коей мере не воспринимается обличающей и сатирической, музыка говорит там против всяких необязательных слов: «Это красиво, а значит, так и должно быть».
Можно, на мой взгляд, иметь смутное представление, о чем эта опера, но и тогда при хорошей дирижерской работе и при как минимум не мешающей картинке может быть услышан вагнеровский замысел в этой сцене, неотъемлемый от идейного мира "Парсифаля".
Ни о каких сатирах или обличениях нравов у Вагнера, конечно, речь не идет. Эта сцена - мастерское изображение "вегетативной" разновидности женского архетипа. Вагнер, задумывая эту сцену, говорил Козиме, что он сделает этих первых "коллективных" соблазнительниц не демоническими (дословно "не чертовками"), а растениями. Дурманяще-ароматные, цепкие, как лианы, густая цветистая поросль, через которую герою нужно продраться, не задерживаясь. Они особенно не опасны, эти растения, эта их эротическая игра на легких прикосновениях - как бы прелюдия к настоящей кульминационной опасности, когда их возню прерывает оклик "Парсифаль!" и появляется уже "чертовка" и "демон" - Кундри.
Эта быстроувядающая, одновременно игривая и сонная, капризная красота лучше всего символизирует "преходящесть", иллюзорность всего мира, созданного Клингзором. И, конечно, музыкально это шедевр! Ведь музыка, по Вагнеру, это - weiblische, женственное. Эти цветы - игривый аспект музыки, игривый аспект женственности. Всего лишь несерьезность, в отличие от кощунственного рокового смеха Кундри. Музыка шепчет и переливается, мурлычет, но в ней и с первого раза может услышаться и некоторая растительная ядовитость, и обреченность, тревожность, уколы шипов, в особенности это их последнее, почти змеиное, диссонансное - "Тоr!"
Я услышала это "дурманит, ненадежно и за одежду цепляется", еще ничего не зная о "Парсифале". Должно быть, мне помогла картинка в "Волшебнике Изумрудного города", прочитанном в детстве: поле красных маков, источающих сладкий усыпительный дурман, через которое Элли с компанией нужно пробраться, и при этом не заснуть, не забыть.
Современные режиссеры пытаются иногда наполнить эту сцену общественным содержанием, и получается у них, на мой взгляд, плохо. В большинстве евпропейских "актуализированных" "Парсифалей", борющихся за лучший мир на Земле, которых я видела, эти девушки изображаются жертвами сексбизнеса. От чудовищного "траффика", где из них делают побитый с кровоподтеками "товар" в полиэтиленовых упаковках, до шикарного французского борделя с балеринами Дега (кстати, приветственный "круговой танец" бордельных девиц вокруг нового клиента перед выходом "Maman", похоже, входил тогда в стоимость). Мне такие актуализации не нравятся.
Иное дело другой наш современник, режиссер Ханс-Юрген Зиберберг. О нем говорят, что он самый значительный и последовательный вагнерианец после Томаса Манна. Вот этот очень прямолинейно и страшновато визуализировал вагнеровскую мысль, в обход красивой цветочной символики. У него девушки снабжены зримыми символами "тщеты", вполне в духе натюрмортов vanitas: на одной проступают трупные пятна, другая кормит грудью череп, и т.д. Но Зибербергу удалось и показать, что живые девушки ни в чем не виноваты. Неподвижные, полусонные, явно твердящие то, что от них ждут, эти девушки-манекены - олицетворение статических "мифов о женственности". Вот эта сцена из его экранизации "Парсифаля", к сожалению, качество картинки неважное
Девушки-цветы -2
Продолжим?
Немаловажная связка между этой сценой и идейным содержанием "Парсифаля" в целом состоит и в том, что Девушки-цветы - это как бы женские соответствия наименее продвинутых граальских рыцарей, или, иначе выражаясь, "антирыцари", противоположный полюс наивной мужской религиозной воинственности. Они, эти рыцари, легко становятся жертвами Цветов - просто пасуя перед физической красотой, перед реальностью, которая для них несомненна. Поэтому для победы над ними, над рядовыми, Клингзору достаточно этих рядовых Цветов. Для Короля Грааля Амфортаса, или для кристально чистого (в ином смысле, чем падшие рыцари были наивны) Парсифаля, как известно, понадобилась "тяжелая артиллерия" - Кундри.
Интересно, что в 1-м Акте Гурнеманц уже говорит о них, об этих женщинах, как о растениях "d'rinn wachsenteuflisch holde Frauen", т.е. "там растут чертовски прекрасные женщины (или "женщины демонической красоты")", хотя Вагнер, как уже было сказано, решил их явными демонами не делать, а сделать просто цепкими растениями.
Итог: цветок к клинку, клинок к цветку, сад Клингзора - отражение мира Грааля, его зазеркалье. Невольно вспоминается рассказ Пелевина "Миттельшпиль" о двух панельных девицах и двух образцовых офицерах