Рихард Вагнер

Оркестр и хор Берлинской Государственной Оперы, дирижёр Даниэль Баренбойм, постановка и сценография Дмитрия Чернякова, художник по костюмам Елена Зайцева, художник по свету Глеб Фильштинский.
Солисты: Андреас Шагер, Аня Кампе, Стивен Миллинг, Екатерина Губанова, Боаз Даниэль, Штефан Рюгамер.

Это у нас очередной фильм-опера из-под берлинских лип, и я очень рада, что сходила на него, хотя не могу сказать, что постановка понравилась целиком. В первом акте там как-то вообще не ясно, зачем все эти люди одеты в современные костюмы, зачем банальные фишки с современной шикарной яхтой и с выпивкой, когда разыгрывается вполне классическая история. Единственное, что однозначно в кассу, это несколько любопытных мыслительных проекций Тристана и экран, где кормчий демонстрируется на руле, когда Изольда с Брангеной о нём разговаривают. Притом с Тристаном сразу задаётся интрига, он несколько странный с самого начала и довольно нестандартно реагирует на все предъявы — что-то у него есть потаённое, что отличает его от ходульного образа успешного франта и политикана, которого он вроде бы в основном и играет. В конце акта тоже неясно, что, собственно, выпивают Тристан с Изольдой, что у них начинается прямо истерика смеха с катанием по полу — имхо, это какой-то совсем не любовный напиток, может, просто расслабляющий из лёгких, чтобы не попасть ненароком под пропаганду тяжёлых :)

Второй акт начинается со светского раута в эффектном модернистом зале. Тристан активно тусуется, не обращая никакого внимания на Изольду — прекрасно выглядящую в тёмно-зелёном платье, но вообще и никому здесь не интересную. По итогу раута местное общество решает ехать на охоту, все сваливают. Изольда остаётся с Брангеной, следует стандартный диалог про Мелота и тушение света. Большую люстру Изольда таки тушит — и тут является Тристан. В том самом костюме с галстуком-бабочкой, в котором он тусил — и является эта бабочка с шампанским, с бокалами, с закусками… Этот Тристан выглядит и ведёт себя так опереточно, и это так хорошо ложится на музыку встречи, на весь этот кошачий концерт под трубный вой оркестра, — что я, честно говоря, просто не знаю, была ли эта сцена вообще кем-то когда-то поставлена настолько музыкально соответственно. Тут, наверное, многие скрепно заспорят, но я, опять-таки честно, не знаю ни одного исполнения, где эта сцена по серьёзу бы выпевалась не облегчёнными, а большими вагнеровскими голосами, и выглядела бы настолько адекватно. Вполне допускаю, что с этой блестящей переосмыслительной задумки и началась вся черняковская концепция.

Так или иначе далее Тристан и Изольда выходят на свой большой любовно-концептуальный дуэт. Лидером в теоретических построениях тут явно выступает Тристан, на часть построений у него даже написан загодя стих. Изольда как бы пытается въехать в эти его теории и выглядит, прямо скажем, глуповатой обывательницей, которую вещун Тристан подбивает на самоубийство. То есть нам предлагается забыть, что тему эту завела вообще-то сама Изольда в первом акте, и что никаких внятных мотиваций для самоубийства у этого успешного, уверенного в себе и даже циничного Тристана, вообще-то говоря, прежде не было. Всё это, конечно, полная чушь в духе общественной полезности отрабатывающая горяченькую тему неких сообществ самоубийц с некими вещунами во главе, которые вот так вот и сманивают некие неокрепшие души (Изольда такой «неокрепшей душой», опять-таки, по определению являться не может). Ну то есть чушь, чушь, и ещё раз чушь, в которой упорно нивелируется вся ценность построения собственного мира на двоих, где жизнь и смерть не имеют значения, и реальная отвага очень непросто дающегося именно взрослым людям решения нивелируется тоже, и, соответственно, смелость последующего рывка Тристана навстречу предателю Мелоту нивелируется вовсе.

Поставлено всё это, надо сказать, с изрядной долей убедительности для людей, которые вообще не в теме, то есть для большинства. Марк в сцене возвращения "клуба верных друзей" и обращения к Тристану убедителен в любом случае — за исключением финала акта, когда достойный босс на фоне упавшего Тристана грубо уводит с собой Изольду (это, во-первых, не соответствует предшествующему поведению Марка, а во-вторых, было совсем недавно реализовано другим режиссёром в несколько более подходящей к такому поведению постановке).

В третьем акте нам быстро и доходчиво объясняют, что Тристан просто спятил. Вот он лежит беспамятный и недвижный в своём отчем доме, где всё устроено в любимом черняковском стиле, отсылкой к началу двадцатого века. Никакой реальной раны у Тристана после сшибки с Мелотом нет, но состояние больного крайне тяжёлое, Курвенал устраивает ему «старый напев» непосредственно тут же, за шторкой, и вообще всячески подыгрывает своему таки очнувшемуся с напева герою. Призраки отца и матери Тристана ходят тут же, с ним рядом, и это придумано неплохо, но оператор, к сожалению, отдаёт им слишком много места в кадре в ущерб самому Тристану. Это действительно очень досадно, ибо Тристан великолепен. Вот здесь всё поставлено на редкость интересно и нетупо. Проясняющая всю предшествующую дичь установка «чел просто сумасшедший» дана очень ясно, но картинка при этом говорит другое. Я много раз видела Андреаса Шагера в разных ролях, и никогда мне не приходило в голову, что, помимо всяческих достоинств и достижений, он может быть чертовски красив — а в третьем акте этого «Тристана» это именно так. После всех странностей, дурных понтов, хитростей и опереточностей первых двух актов, в третьем офигенно красивый человек поёт офигенного Тристана, спасая этой красотой постановку, мир и всё, что в нём стоит спасать.

Курвенал не видит никакого корабля с Изольдой, указывает играть весёлый мотив, опять-таки, только подыгрывая дошедшему до крайней точки безумства Тристану. Верный товарищ только делает вид, что бежит встречать Изольду. Тем не менее Изольда оказывается в комнате, что удивляет и самого вернувшегося Курвенала. Тристан успевает умереть у возлюбленной на руках, как положено, дальше там постоянно выключающийся свет, темнота, неразбериха, драка, всё тоже как положено и довольно обычно. Изменена — и довольно прикольно — лишь роль Брангены в происходящем. Финал Изольды над Тристаном заканчивается весьма изящной отсылкой к родителям Тристана. В общем, всё-таки двое героев поступили правильно, кинув всех и уйдя в свой собственный мир, который остальным всё равно не понять.

Музыкально — практически всё здорово. Оркестр с Баренбоймом, естественно, на пять, всё точно, нюансировано, разнообразно, и некоторая, поддерживающая постановочную часть, загадочность, кстати, присутствует. Хор, сколько его там есть, тоже отличный. Шагер — выше всяких похвал в этой записи, и музыкально, и артистически. Его партия! Даже не ожидала, честно говоря, что будет так круто, вот это хотелось бы послушать и вживую. Кампе — на пять с небольшим минусом, ну просто потому что были ещё Флагстад, Нильссен и Стемме. Больше запало всё же из первого и второго акта, чем Liebestod, хотя и он получился без заметных напрягов. Миллинг, пожалуй, чуть больше убеждает королевской фактурностью, чем собственно голосом, притом и чисто по голосоведению провалов нет, просто опять же были супер Марки повыразительнее. Губанова — хороша, как всегда, яркая, выразительная Брангена, в образе и вокально и драматически. Даниэль — неплохой Курвенал, простоватый, верный, деятельный, в третьем акте во всех отношениях поинтереснее, чем в первом.

Я не смотрела черняковского «Тристана» в Мариинском (не из-за постановки Чернякова). Поэтому не могу сказать, насколько в берлинском много или мало самоповторов. Чисто визуально декорации довольно красивые, хорошая колористика и отработка костюмов, никаких вопросов к свету и проекциям, движение поставлено даже очень хорошо, за исключением пары излишеств в первом акте. Конкретно резанул именно глаз один момент — это ж у нас фильм-опера, а не трансляция, и когда Тристан умер, должно быть, что он умер. Есть куча способов добиться этого эффекта — закрыть Тристана пальто Изольды, которое она всё равно потом снимает, или выстроить кадр так, чтобы бурно дышащий после всех метаний и пений живот артиста туда не попадал, или поставить какой-то небольшой закрывающий предмет — и ещё десяток вариантов. Но ни один из них не был реализован. Ну кто так строит, ёлы-палы? Понимаю, что это вопрос не совсем к Чернякову, он ставил спектакль, где зритель не видит ближних планов, но ведь знал же, что будут снимать, мог бы подумать...

Вообще постановка, конечно, провокативная и несколько неровная, как всякая провокативная постановка. Однако музыкальная проработка, тем не менее, сплавляет её в нечто большое и цельное. И сравниваю я этого «Тристана» из всех виденных, как ни странно, только с одним, девятилетней давности в Мет. Там были во многом противоположные плюсы и минусы, но та постановка тоже запомнилась рядом эффектных моментов, дала покайфовать и заставила думать. Пока не знаю, какой из двух спектаклей поставила бы выше, надо, чтобы берлинский отлежался в голове.