Рихард Вагнер

Насколько я понимаю, среди текстов для перевода были как речитативные отрывки, так и поэтические тексты с рифмой. Второй вариант, конечно, сложнее, так что за выбор более сложного задания участника надо похвалить – но, увы, больше похвалить особенно не за что. Даже и рифма не всегда убедительна («сюда»-«твоя», «меня»-«тоска»), но главная беда не в этом.

Эквиритмический перевод музыкальных текстов сложнее, чем просто поэтический перевод, потому что музыка задает определенные интонационные и смысловые акценты. Возьмем первые две строчки оригинала и посмотрим, что и как подчеркнуто музыкой:

Dich, teure Halle, grüß' ich wieder, [ ]
froh grüß' ich dich, [ ] geliebter Raum!

Здесь курсивом отмечена длинная нота, жирным шрифтом – длинная и высокая, квадратными скобками – пауза. Сильнее всего, самой длинной и высокой нотой, выделено Halle, ненамного короче и ниже froh, небольшой промежуточный акцент на wieder, пауза на второй и третьей запятой, а первая запятая отмечена долгой затяжкой ноты. Мы видим, что структура мелодии точно повторяет интонацию фразы (хотя, конечно, при чтении вслух можно было бы сделать и другие акценты). А теперь соединим с этой мелодией предложенный перевод – и получим нечто неудобоваримое с акцентами на первый слог в обоих «отрадно», дыркой в неделимой фразе и с истошным «мне» в качестве главного слова:

О-о-традно МНЕ здесь находиться, [ ]
О-о-традно вновь [ ] войти сюда!

Это невозможно спеть, невозможно было бы слушать, неверная интонация меняет смысл. И самое обидное, что автор перевода, очевидно, в ноты заглядывал, раз заметил изменение ритма в повторении последней фразы – жаль только, что невнимательно.

Так что, оценка – в основном, за храбрость.

Вчера меня попросили объяснить, какие недостатки жюри нашло в этой работе. К сожалению, не имея перед собой текста, я ничего не смогла вспомнить, кроме первых двух строчек, разобранных предыдущим рецензентом. Поэтому попытаюсь ответить сейчас.

Первым делом, приходит в голову интересный вопрос - к кому обращается героиня? Оригинал, как мы помним, начинается с фразы "Приветствую тебя, милый зал!" Вообще, логика арии проста как веник: в первой строфе Елизавета поет, приветствуя зал, как она ужасно рада, что здесь вновь проснутся его песни и разбудят её от кошмара. Во второй строфе уточняется, в чем состоял кошмар: он уехал, и зал опустел и радость исчезла. В третьей строфе объясняется, что же теперь изменилось: и ей хорошо, и зал воссиял, потому что тот, кто их с залом обоих так взбодрил, снова рядом. И во всех трех строфах Елизавета обращается к залу во втором лице и упоминает певца - в третьем.

Теперь смотрим на представленный перевод. Первые две строфы - довольно близки к тексту, за исключением того, что девушка обращается к отсутствующему певцу, а в третьем лице упоминает зал. Правда, "Зовет отсюда песнь твоя" звучит довольно двусмысленно: на слух будет совершенно непонятно, то ли из зала слышен призыв пробудиться (как, очевидно, предполагал переводчик), то ли песнь зовет Елизавету выйти из зала :-).

Но самое интересное начинается в третьей строфе: "Но как сейчас преобразился, Воскрес из мрака ты, так нов, Ты новой жизнью озарился!" - учитывая, что до сих пор Елизавета обращалась к певцу, видимо, именно он преобразился, воскрес из мрака и озарился новой жизнью. И заключительная строка - "Ах, в сердце вновь царит любовь!" звучит результатом этого чудесного и ничем не объясненного преображения... Можно, конечно, спорить о пределах допустимого отступления от текста оригинала в поэтическом переводе - но ведь не до потери же всякой логики!

Для сравнения, посмотрим на классический перевод Коломийцова:

О, светлый зал мой, здравствуй снова!
Вновь ты мне мил, приют певцов!
В тебе его проснутся песни, –
и я проснусь от мрачных снов!
Как он тебя покинул,
пустынным ты мне стал…
Тоска проникла в сердце,
унынье – в дивный зал!
Теперь в груди трепещет радость,
теперь и ты мне стал сиять:
кто жизнь тебе и мне дарует,
тот ныне будет здесь опять!

Не говоря уж об идеальном соответствии музыке, по содержанию - это почти подстрочник, смысл оригинала передан без всякой отсебятины. Стало быть, это возможно, поэтому для столь далекого отступления от текста, как в обсуждаемой работе, нет оправданий.