Рихард Вагнер

(Юха Ууситало, Катерина Наглестад, Роберт Ллойд, Марко Енч, Марина Пруденская, Оливер Рингельхан. Нидерландский филармонический оркестр, дирижёр Хармут Хенхен; Хор Нидерландской оперы; режиссёр Мартин Кушей)

Абстракция? Концепция? Пародия? Аллюзия? Вот нет в моём богатом русском языке такого слова, чтобы однозначно охарактеризовать эту постановку вагнеровского «Летучего Голландца». Классического в ней нет ничего, кроме драматичного любовного треугольника и драматического театрального принципа: если ружьё есть – оно должно выстрелить. Сценография минималистична, но это не тот мрачно-квадратный минимализм, в котором спасает только актёрская игра и крупные планы главных героев (хотя и то, и другое присутствует) – это минимализм-трансформер, в котором выступают вместе и порознь очень узнаваемые персонажи и предметы. Но все они как бы пропущены сквозь призму кинематографа. Нет корабля, однако есть яркие, живописно раскиданные туристы и баулы в ожидании высадки. Голландцы возникают вначале в виде молчаливых людей в чёрных спортивных костюмах с надвинутыми капюшонами – в сумрачном свете за прозрачными дверями. В какой-то момент эта «мафия» начинает вызывать интерес «местных», зато когда один из «мафиози» тонет, окровавленный, в бассейне, это не вызывает интереса ни у кого, кроме Сенты. Классическая сцена прядения заменена ставшей уже даже более стандартной сценой наведения марафета местными красавицами перед возвращением своих. Но Сента прядёт! – и весь хор «крутильщиц» адресован, в сущности, ей одной. Она не сумасшедшая со своим портретом – собственно, и портрета у неё нет, а есть картина с абстрактно-морским пейзажем в сероватых тонах. И не носится со своей картиной эта довольно усталая уже от жизни женщина в «предпоследней» красоте, цепляющаяся за последнюю веру и надежду, что надо жить как-то не так и что она своё настоящее счастье ещё может найти. Звучит тоскливо? Но тоски нет, потому что нет, собственно, жёсткого противопоставления двух ищущих друг друга отщепенцев всем остальным – нет, они этих остальных вполне понимают и даже готовы подстроиться под них, когда надо…

Не буду описывать спектакль последовательно, там много современно-обычного, но много и прикольных режиссёрских находок. Однако они будут интересны больше тем, кто мало-мальски почувствует «откуда ноги растут», то есть любителям драматического театра и кино. Скажу лишь, что конец вполне пристойный – никто никого не взрывает и Третьей Мировой не начинает. Для чистых же любителей классической оперы действо ценно, пожалуй, только с двух точек зрения, главная их которых – ансамбль. Это даже не совсем постижимо моему слабому уму, как дирижёру Хармуту Хенхену удалось через все "буераки" настолько слить воедино Нидерландский филармонический оркестр, оперный хор, солистов и ещё как-то подстроить всё это под режиссуру Мартина Кушей – вполне уважительную по отношению к музыке Вагнера, но всё-таки весьма своеобразную. То есть для такого понимания между дирижёром и оркестром нужны, конечно, годы и годы совместной работы. Причём при передаче океана и отдельных «волн» вагнеровской музыки у дирижёра-то как раз явно была концепция – удивительно и непривычно позитивная для данной оперы. Потрясающий мелодизм и энергетика, привносимая оркестром, лично у меня периодически вызывали улыбку даже там, где ничего весёлого на сцене не происходило. К хору же у меня единственная претензия, но она у меня почти всегда в этой опере – хотелось, чтобы хор голландцев звучал в последнем акте мощнее, они же должны не только вызвать недоумение, но и малешко испугать местных, так я понимаю…

Насчёт солистов сложнее. То есть с Юхой Ууситало в партии Голландца всё просто – это было здорово. Басы великолепные в своей бархатной мощи, а баритональные моменты буквально запускали в тебя клещи, чтобы вытащить всё возможное сочувствие на долю именно этого героя. Внешностью певец вписался в партию хорошо – его габаритный Голландец драматичен, однако ни разу не истерит. Он готов нежно поверить Сенте, но даже, когда уже не верит, не вопит и не истерит всё равно. Вообще, кстати, внешне ансамбль солистов очень подходит друг другу – главное, по возрасту. Даже достаточно молодой Марко Енч (Эрик) со своей простецкой страдательной непонятливостью играет это так, что не выбивается из общего ряда. Катерина Наглестад (Сента) артистически весьма убедительна, однако уже явно отпела свои лучшие годы, лёгкость в верхнем регистре то прорывается, то нет, драматичность иногда переходит в резкость. Но при чудесном, как уже было сказано, сопровождении оркестра на это не так уж часто обращаешь внимание. Хотя такой вариант, прямо скажем, не для ценителей сопрано типа Нины Штемме или Биргит Нильссон (да и Пичонка в последней байройтской аудио-трансляции произвела на меня куда лучшее впечатление). Енч поёт хорошо, такой типичный вагнеровский тенор – сильный, старательный, хотя сам по себе голос особыми красотами, на мой вкус, не блещет (правда, певец, повторяю, молодой, и что он сможет через пять лет, одному богу известно). Марина Пруденская с задором выдала этакую нахальную молодо-модную Мари – звучала прилично и адекватно. А вот Роберту Ллойду пришлось изображать совсем опереточного, довольно жалкого Даланда, потому что ничего другого он уже просто уже не смог бы. Не знаю, в какого тенора – комического или серьёзного – метит Оливер Рингельхан (Рулевой). Казалось, что ближе ко второму, но вокальным аппаратом своим пока этот певец в любом случае владеет слабовато.

В результате, несмотря на захватывающую игру оркестра, постановка произвела неоднозначное впечатление. Интересных моментов и хорошего вокала было в целом больше. Но было и ощущение каких-то мелких недоделок и мелких недопевок… ну, прямо скажем, по бедности. Оно и понятно, Амстердам – не Ла Скала и не Байройт, да кстати, и наш московский «Голландец» был в целом ничуть не лучше. Но наших не жалко – жадных вообще не жалко. А амстердамскую постановку, получается, нужно записывать в какие-то экспериментальные, и вот это как раз жалко, потому что в этих экспериментальных столько фигни водится… как бы ей там не затеряться совсем, в этом болоте…