История Матильды ВезендонкНачало Агнес Лукемайер родилась в Вуппертале (недалеко от Дюссельдорфа) в 1828 году. Отец её был почтенным купцом, замуж она вышла в 20 лет за энергичного процветающего коммерсанта Отто Везендонка. До этого она была Агнес, а в Матильду превратилась перед свадьбой по просьбе мужа – так звали его первую рано умершую жену, а ещё раньше старшую сестру, с 9-и до 24-х лет заменившую Отто мать и затем тоже скончавшуюся. Такое встраивание молодой честолюбивой девушки в ряд предшествующих Матильд даёт ключик к некоторым из последующих событий, однако проясним сразу: это был, может, и не по горячей любви, но совершенно добровольно заключённый брак. Отто тоже был из уважаемого вуппертальского рода, с Матильдой познакомился на свадьбе общих знакомых. Перспектива блестящей светской карьеры, открывавшаяся в браке с бизнесменом международного масштаба, надо думать, девушку искренне заинтересовала. А для того, чтобы слёту разобраться в своих чувствах и их последствиях, Агнес-Матильда была в свои двадцать ещё слишком неопытна. Новоиспечённая чета Везендонков провела медовый месяц у брата Отто во Франкфурте, далее съездила для знакомства с компаньонами мужа в Нью-Йорк – и затем стала жить в Цюрихе, что называется, открытым домом. В 1852 году Везендонки познакомились с Вагнером. Отто личным примером поддержал концепцию композитора «Творец должен быть избавлен от материальных проблем», Матильда получила в ответ Сонату в свой альбом, переданную в 1853 году через Отто. Сложно сказать, кто из супругов больше восхищался композитором и был инициатором дальнейшего сближения с ним – во всяком случае, оно было предпринято по обоюдному согласию Матильды и Отто. С середины 1855 по начало 1857 года Матильда Везендонк дважды была беременна, родила двух сыновей, и едва ли Рихард Вагнер был в это время более частым гостем семьи, чем прочие многочисленные знакомые Везендонков. Хотя заботами его не оставляли – в частности, перед поездкой в Лондон в качестве дирижёра в 1855 году, он получил от Отто рекомендацию к его партнёрам по бизнесу. Первые планы капитального обустройства оседлой жизни кочующего композитора в Цюрихе относятся к этому же времени. Осенью 1857 года Отто заканчивает строительство роскошной виллы Везендонков на берегу озера – а рядом с ней уже вырос домик для дорогого друга Рихарда и его супруги Минны. Домик, скромно названный «Убежищем», имел два этажа в высоту, четыре больших окна по фасаду и был оформлен в вагнеровском вкусе. За «Убежище» Рихарду назначается небольшая плата – очевидно, исключительно для дружеского успокоения его самолюбия, ибо на регулярности платежей никто не настаивает, да и вряд ли такая символическая сумма могла окупить затраты на строительство и содержание дома. Живя в непосредственной близости, Вагнеры и Везендонки начинают общаться очень плотно. Минна в этот круг не вписывается, зато Матильда берёт у Рихарда уроки музыки. Фрау Везендонк ещё красива и уже умна. Она в это время на пороге тридцатилетия, начинает серьёзно заниматься поэзией, у неё трое детей (из четырёх родившихся на тот момент, первый сын умер во младенчестве). За пять лет Отто совершенно убедился в достоинствах дорогого друга Рихарда, друг Рихард совершенно убедился, что теперь он не просто один из спонсируемых завсегдатаев салона Матильды, а сама она убедилась, что долги по продолжению рода отданы, можно вздохнуть свободно – и с таким другом рядом! Совместное музицирование, прогулки, патетика в защиту животных, природа, философия, общественные проблемы… Вагнер Вагнер забрасывает «Зигфрида» на середине и на небывалом взлёте чувств начинает «Тристана», обсуждая все подробности с Матильдой. «Первая», «единственная», «настоящая» – любовь композитора охотно признавалась всегда и всеми, кроме его второй жены, Козимы, уничтожившей большую часть писем Матильды к Рихарду (как она утверждала, впрочем, из лучших побуждений). В отсутствие достоверных источников сила чувств Матильды многими ставится под вопрос; но едва ли его стоит рассматривать всерьёз. Госпожа Везендонк была вполне порядочной женщиной, и, как бы она ни относилась к мужу в своём состоявшемся взрослении, получать многостраничные пылкие послания от мужчины лишь ради тщеславия она бы себе не позволила. Она тоже искренне искала любви. Теоретически можно предположить, что Матильда к началу романа полностью разочаровалась в сексе и никаких отношений, кроме платонических, ни с кем и не желала. Однако для такого предположения вроде бы нет явных оснований. С другой стороны, за исключением напрашивающейся аналогии с мюнхенской «жизнью втроём», нет и фактов, подтверждающих, что Рихард и Матильда просто одурачили всех рассказами о своей глубокомысленной святости. Таким образом, мы останавливаемся на наиболее романтичной и эффектной трактовке отношений Вагнера и Везендонк: они были влюблены и любили, но любовниками не были. Будь Отто не так богат и надёжен или свались на Рихарда уже тогда какой-нибудь король-покровитель, эта история действительно могла закончиться по-другому. Однако никакой матпомощи свыше подано не было – и наделённые живым воображением и теоретической базой влюблённые решили провести эталонный психологический эксперимент под лозунгом «Так говорил Шопенгауэр». Без сомнения, рулила этим экспериментом Матильда, рисковавшая в случае чего лишиться действительно многого (не только материальных благ, но по тем временам и самой основы своего высокого положения среди «приличных людей»). По крайней мере, так обстояло дело с рулением в первые несколько месяцев, пока эксперимент не превратился в «вещь в себе», где было сказано уже столько высоких слов и наставлено столько восклицательных знаков, что дезавуировать их и спуститься на грешную землю не представлялось возможным ни одному из экспериментаторов. На самом деле Шопенгауэр говорил не так. Письма Рихарда к Матильде того периода свидетельствуют, что влюблённый гений всё перемешал и перепутал. Ежедневные, фонтанирующие превосходными степенями, песни любви под бой восклицательных знаков никак не вписывались в рассудочный пессимистический канон отказа от воли. Шопенгауэр был бы такой горячечной путаницей недоволен, а доволен ею был бы Фрейд, но его там, к счастью, ещё не могло случиться. Объясни Вагнеру кто-нибудь толково про сублимацию, его Тристан, чего доброго, пришёл бы к Изольде со свитком виршей, под чтение которых был бы выделен дополнительный акт. Впрочем, и Фрейду некогда было бы входить в такие объяснения с одной из сторон, ибо другая тоже сублимировала. Матильда ещё не была в то время сколько-нибудь профессиональной поэтессой, она только училась – но очень быстро. Пять стихов, написанных под впечатлением вагнеровских разговоров о «Тристане» были ещё не до такой степени хороши, чтобы быть стихами, но оказались уже достаточно хороши как романсы, музыку к которым написал их вдохновитель. Первоначально петь их предполагалось под фортепьяно. Сам Вагнер сразу оркестровал для камерного оркестра только наиболее романтичные «Träume», которые были исполнены 23 декабря 1857 года в виде подарка на день рождения Матильды. Премьера всего цикла в качестве «Пяти стихотворений для женского голоса и фортепьяно» состоялась летом 1862 года в Майнце. Для оркестра четыре оставшиеся песни переложил Феликс Моттль. Поначалу относясь к своему циклу восторженно, Вагнер вскоре интересоваться его судьбой перестал. Да и незачем было интересоваться – произведение вполне сложилось и хорошо продавалось.
Продолжение Почитать классическую вагнерианскую версию скандала 1858 года, приведшего к отъезду Вагнера из «Убежища», а Везендонков с виллы, можно в других материалах сайта. Версия Минны, естественно, сильно отличалась от этой "классики", но по понятным причинам широкого распространения не получила - при желании с ней тоже можно ознакомиться, например, почитав мнения о Матильде дочери Минны, Натали. Как бы то ни было, не будучи сама по себе катастрофой, чехарда со скоропалительным бегством Матильды, однако, косвенно послужила причиной трагедии – в ноябре умер её старший шестилетний сын. Прерванные же после скандала почти на год контакты с Рихардом Матильда затем возобновила и много лет ещё переписывалась с ним. Некоторые её письма, начиная с 1861 года, сохранились. Если почитать эту переписку, к примеру, за 1863 год, то там оба корреспондента продолжают нежно поддерживать друг друга, советоваться и рассуждать о горестности жизни, оба чувствуют себя обделёнными и виноватыми одновременно. Рихард колесит по Европе; как всегда, бесстрашно расписывает свои творческие планы и обсуждает возможности добычи денег, не забывая возмущаться этой необходимостью. Матильда пишет о себе меньше конкретики. Говоря о детях, практически не упоминает о младшем, родившемся год назад ребёнке, больше расспрашивает Рихарда о его делах, иногда за её пессимистической патетикой сквозит растерянность. Впрочем, после состоявшейся личной встречи, к моменту последнего письма тон становится совершенно спокойным (под последним подразумевается письмо о высылке по просьбе Козимы оставленных Вагнером на сохранение бумаг, после чего переписка перестала быть регулярной, однако не была прервана и пережила ещё несколько ситуативных возобновлений). Была ли Матильда Везендонк в самом деле ангелом, как говорил Вагнер? Нет, не была – точнее говоря, была, но только для него и только те шесть лет, на которые хватило его «единственной настоящей любви». Дальше жизнь Матильды отнюдь не затухает, но как бы уравновешивается. В 1865 году она заводит дружбу с вагнеровским антиподом Иоганесом Брамсом – и вместе с тем в последние годы жизни упорно готовит к печати письма Рихарда. Она выхаживает Отто после тяжёлой болезни – и легко отправляет детей учиться подальше от отчего дома. Ей вообще кажется, что современные ей женщины слишком зациклены на семье, однако сама она пишет для детей. Стихи и драмы Два первых своих сборника обработанных немецких легенд и стихов для детей Везендонк издала в 1864 году. Детские стихи стали популярными – эта тема была продолжена ещё тремя сборниками, напечатанными в 1869, 1874 и 1890 годах. Из этих однозначной популярностью пользовался первый, сделанный как дорогая книжка с картинками. Издавала ли госпожа Везендонк их на собственные деньги или была так востребована, что издатели ангажировали её сами, сейчас уже установить невозможно. Так или иначе, в 20 веке её формат вышел из употребления и книги не переиздавались. Не подвергая сомнению творческую жилку и восприимчивость, выделявшие эту образованную и обаятельную поклонницу Шопенгауэра из её буржуазного круга, надо, однако, понимать, что для своего времени она не могла быть поэтической величиной первого ряда, как это пытаются представить отдельные романтики-вагнерианцы. Даже отказавшись от сравнения с признанными мужскими авторитетами, очевидно, что некоторые женщины писали тогда ярче, легче, плотнее и с, прямо скажем, более прогрессивных общественных позиций. Как поэтесса Матильда Везендонк просто хорошо набила руку в своих темах, полностью реализовала отпущенный творческий потенциал и показала себя при этом не особенно заботливой, зато умной матерью. Именно детские стихи, написанные в пору воспитания собственных сыновей и дочери, снискали ей популярность у читателей, в то время как два сборника взрослой поэзии прошли без всякого шума. Также Матильда Везендонк написала 8 драм преимущественно исторического содержания. Из них совершенно точно изданы были две – «Алкеста» и та самая «Гудрун», которая впоследствии была предложена Брамсу в качестве основы для оперы и была им вежливо отвергнута ввиду отсутствия интереса к опере вообще. Эта изданная в 1868 году пьеса даже дожила в каких-то архивах до наших дней, и, что бы там ни было написано, косвенно она свидетельствует о драматическом таланте автора. По сравнению с той же «Песнью о нибелунгах» легенда о Гудрун представляется нагромождением дичи, из которой практически невозможно вытащить ни последовательного повествования, ни сколько-нибудь внятной идеи. Если в «Песни» был один Хаген, из-за воинственного идиотизма которого заварилась вся каша, то в этом сюжете таких хагенов шесть – и к ним в придачу ещё три мстительных кримхильды, из которых эта самая Гудрун просто наиболее молодая и сообразительная. Начинается история с того, что неким королю с королевой казалось недостаточным, что к их дочери Гудрун сватались все окрестные королевичи – нет, этим любящим родителям хотелось, чтобы пылкое стремление жениться было доказано ратной доблестью и кратной борзостью. И когда один из претендентов додумался таки до этого способа и пошёл на них войной, королевская чета очень обрадовалась и некоторое время с удовольствием наблюдала, как его бравое войско убивает их собственное войско, их мирных жителей и уничтожает дома и нивы. После чего, достаточно нарадовавшись, они выехали к нему навстречу и торжественно сообщили, что теперь они в его любовь вполне верят и через год можно жениться. Тогда остальные отвергнутые королевичи обиделись и тоже пошли войной – сначала на старых крутышей, потом друг на друга. Пока они все были на войне, один влюблённый нормандец выкрал со своим войском эту Гудрун – но вот про него все решили, что это нечестно, и объединились против него. А история Гудрун сводится, собственно, к тому, что она этому влюблённому нормандцу всё время говорила, что у неё уже есть жених, а его нормандской матери-королеве дохамилась до того, что та отправила её на грязные работы по стирке белья. Заканчивается сюжет тем, что после энного количества войн самых упёртых хагенов выносят ногами вперёд с поля боя, нормандскую кримхильду за её бельевой беспредел тоже выносят, остальные женятся, кто на ком хотел или на тех, кого придумала сообразительная Гудрун, чтобы им всем немножко породниться. То есть в принципе-то ей нравилось, когда её брат с женихом мочили врагов, но нормандец своей преданностью и нежеланием брать её силой разбудил в девушке какие-то непонятные душевные струны, а все так устали от долгого путешествия с последней войны, что спорить с королевной тогда никто не стал.
Вот из этой замечательной истории Матильда Везендонк и сделала свою пьесу в пяти действиях. Однако соотечественники оценили в её произведении, похоже, не столько драматический талант, сколько то, что она ввела туда новый мотив: противостояние французского и немецкого. Почему-то прежде никто не додумывался, что в этом сюжете три немецких бандформирования принципиально отличаются от нормандского именно тем, что они немецкие. А госпожа Везендонк додумалась – и получила за это большой респект. Надо сказать, всякие национальные переосмысления были очень актуальны в Германии, начиная с середины 19 века. Так что в этом отношении Вагнер со своими операми и гипертрофированным немецким комплексом был просто в струе. Не удивительно, что обе его больших любви – Матильда и Козима – были ярыми националистками. Причём у Матильды, как и у Рихарда, не складывалось именно с французами, а например, в Италии она бывала с удовольствием, отлично знала язык и даже переводила кое-что из Данте и Леопарди. Чтобы было понятно, как именно национализм Матильды выражался в её творчестве, вот отрывок из её стихотворения о Фридрихе Великом. Millionen Augen blicken
Auf zu Ihm, von Nah und Fern, Grüßen auf dem Kaiser-Throne Ihn, als Deutschland's hellsten Stern! Millionen Herzen schlagen Не нужно даже знать немецкий, чтобы вычислить смысл этого пассажа по десяти знакомым словам: миллионы глаз со всей страны приветствуют своего кайзера на троне как ярчайшую звезду, и миллионы их сердец рвутся ему навстречу, дабы пядь за пядью преданно воплощать немецкие ценности. Звучит отрывок для своего времени на пристойную четвёрочку. Правда, нужно учитывать, то это только часть, а вообще в данном стихотворчестве ещё четырнадцать таких же ура-патриотичных строф. Везендонки жили в Цюрихе, то есть городе не немецком – скорее всего, из-за налогов, хотя возможно, так было и вообще удобнее для бизнеса Отто. Однако мысль о том, что Швейцария многонациональная страна, кажется, так и не отложилась в их просвещённых головах. В 1871 году они с друзьями устроили такое бурное празднование победы Германии над Францией, что их не столь воинственные знакомые перестали с ними здороваться, юношество начало проводить перед домом возмущённые митинги с метанием подручных предметов, а городские власти дали понять, что господам Везендонкам лучше уехать подобру-поздорову, пока их прекрасную виллу и правда не сожгли. В Германии Продав недвижимость, супруги переехали в Дрезден. Отто практически отошёл от оперативного управления бизнесом, много времени посвящал меценатству – в особенности, своей картинной галерее, часть из которой выставлялась в публичных экспозициях. В 1876 году Везендонки съездили в Байройт на «Кольцо». Напомнив таким образом о себе в общегерманском масштабе, Матильда получила ещё три песни на свои стихи. На сей раз – от Отто Лессмана, в меру известного композитора и очень известного музыкального критика. Этот случай стал прямо-таки сигналом для нуждающихся в критическом внимании – с 1876 по 1914 год её стихи использовали ещё восемь малоизвестных композиторов. В 1881 году в Дрездене была поставлена последняя из написанных Везендонк драм «Алкеста», в постановке принимал участие Иоганес Брамс (очевидно, в качестве композитора). В конце года супруги поехали с дочерью в Каир – во время их путешествия умер в Бонне от скоротечного воспаления лёгких их младший сын (там он учился в университете). На похороны Везендонки не успели, юношу похоронили на местном кладбище без них, таким образом образовалась новая семейная усыпальница в городе, где никто из оставшихся членов семьи никогда не жил. В 1882 году Матильда и Отто перебрались из не достаточно имперского Дрездена в Берлин, где уже обосновался единственный из их оставшихся сыновей, Карл, доктор философии. Он единственный и пережил свою мать. Дочь Матильды скончалась в 1988 году в Мюнхене, муж – в 1896 году в Берлине. Газетные некрологи почтительно поминали его и как коммерсанта, и как мецената. До этого в 1883 году умер Рихард Вагнер, к которому Везендонки, естественно, ездили на погребение. Через год после смерти Отто Матильда опубликовала вагнеровские письма к нему – их оказалось достаточно даже после памятного скандала, и тон переписки был бодрый и спокойный. Раздутый досужими языками случай о чуть ли не посылательном отказе Отто Рихарду в деньгах, по-видимому, никаких посыланий не содержал, а содержал лишь лёгкое удивление некомильфотностью Вагнера, которое тот даже не совсем понял. Сама Матильда уже ничего не писала в девяностые годы, состояла с сыном членами Общества Гёте, вела обычный для семидесятилетней женщины её круга, в меру светский образ жизни и готовила к публикации вагнеровские письма. Умерла Матильда Везендонк легко, после всего лишь нескольких часов плохого самочувствия, в последний день лета 1902 года. Картинную галерею из более чем 300 работ (в основном, классических портретов) она завещала городу Бонну, где её похоронили, как и всех остальных членов семьи. Там же сейчас находится ассоциация её имени. Сложно сказать не разбираясь, чем так допекла всех к 1902 году Козима Вагнер, но после смерти Матильда Везендонк получила массовые статьи, некрологи и упоминания весьма комплиментарного толка. Благодарили её больше не как писательницу, патриотку и жену достойного гражданина, а как музу, прекрасную подругу гения и даже «героя духа нашего времени». Подразумевались под этим вещи, наверное, и тогда уже самые разные. Но Матильда немало заплатила за свой геройский эксперимент и унесла его тайну с собой в могилу, а это стоит дорогого в мире, где на любой случай норовят написать инструкции все, от жёсткоглазых философов до мягкощёких светских тусовщиц. Пять песен для женского голоса на стихи Матильды Везендонк
. Обработка и исполнение Не повторяясь об истории создания цикла – несколько фактов. В течение двадцатого века Песни несколько раз инструментировались заново (в последний раз – очень эффектно Вернером Хенце для камерного оркестра в 1976 году). В некоторых странах им повезло и с переводчиками – на итальянский «Ангела», например, переводил Арриго Бойто. Из фактов последнего времени наиболее занимателен следующий: в 2005 году некий предприимчивый молодой канадец сообразил «Новые песни Матильды Везендонк» в количестве четырёх штук – с новыми, естественно, стихами и на свою, естественно, музыку. Не известно, принесла ли эта затея ему хотя бы пару сотен долларов, однако убеждённость автора в маркетинговом потенциале «Песен Везендонк» должна обнадёжить, кажется, самых пессимистично настроенных радетелей традиционной культуры. В начале 20 века главному вагнерианцу того времени, Лаурицу Мельхиору, неожиданно пришло в голову, что «для женского голоса» – это не пожизненный диагноз. В 1923 году он записал «Schmerzen» и «Traume». В 60-х годах линию на равноправие продолжил Франко Корелли, записав «Der Engel» на французском. Впоследствии цикл включили в свой репертуар Пласидо Доминго, Андреа Бочелли и Паата Бурчуладзе. Йонас Кауфманн записал его целиком (про остальных мужчин ничего не скажу, но эту запись не рекомендую даже поклонникам Кауфманна). Что касается женщин, они поют и записывают Песни в большом количестве, и под фортепиано и под оркестр – кажется, можно выбрать. Однако большинство записных вагнерианок не обладают необходимой для этого изначально камерного произведения гибкостью голоса. А невагнерианкам, наоборот, не хватает специфического вагнеровского драматизма. Поэтому приведённый ниже список лучших записей получился весьма скромным. Описание 1. «Der Engel» – «Ангел», положена на музыку первой, в ноябре 1857 года. 2. «Stehe still!» – обычно переводится как «Остановись!», музыка написана в феврале 1858 года 3. «Im Treibhaus» – обычно переводится как «В теплице», музыка написана в мае 1858 года 4. «Schmerzen» – переводится как «Страдания» или «Муки», музыка написана в декабре 1857 года 5. «Träume» – обычно переводится как «Грёзы», музыка написана в декабре 1857 года. Лучшие записи Симфонические версии Тексты и переводы песен
|
||||||||||||||||||||||
 |
|
||
|
|
ОпросПомочь людям |
|
Вход в системуПоследние рецензииПоследние пополненияПоследние комментарии
|
Небольшое дополнение к первой части
Мне кажется, что не смотря на простоту ответа, в России с её запутанной историей не все понимают, почему Матильда Везендонк стала только музой для Рихарда Вагнера. И почему сам Вагнер в глубине сердца понимал, что он ей не пара, и против обычая, не предпринимал активных действий. Хорошо, что вы про это немного написали. Я хочу добавить ещё немного, большей частью про её мужа. Отто Везендонк был известным бизнесменом и покровителем искусства своего времени. Особенно много вокруг него кормилось художников и архитекторов. Были ещё музыканты, кроме Вагнера. Кроме картинной галереи, у Отто Везендонка была большая библиотека, включая редкие и раритетные книги, немецких и английских авторов. В Цюрихе Везендонки жили потому что это был центр шелковой торговли в Европе тогда, а это был основной бизнес Отто Везендонка до 1864 года. Его (с партнёром) фирма была крупнейшей в этой сфере в центральной Европе, имела 2 филиала в Америке. После переезда в Германию Отто Везедонк стал акционером одного из ведущих немецких банков и страховой компании. Ни кого из своих детей он не пытался сделать коммерсантами. Своими деньгами он хотел открыть им путь в официальное высшее общество и это ему удалось - его сын и дочь в браке породнились с дворянскими фамилиями. Уму и чувству реальности своей жены, Матильды, он доверял и не считал её отношения с Вагнером угрожающими их браку. В качестве поклонника жены, талантливый и эксцентричный композитор, наверно, устраивал его даже больше других, а не устраивало, что после непонятных событий на вилле слухи об адюльтере стали неизбежны. При своих деньгах и положении Отто Везендонк был ещё на два года моложе Рихарда Вагнера, во многом лучше образован, лучше знал иностранные языки. Нужды жестко ставить Вагнера на место ему не было, а мягко это сделала сама Матильда, перестав принимать письма Рихарда. Когда Вагнер взял себя в руки, отношения снова нормализовались. Но теперь уже, во избежание эксцессов, на расстоянии. В 1868 году Отто Везендонк получил от Вагнера клавир его оперы «Нюрнбергские мейстерзингеры» с благодарностью за все оказанные благодеяния. После этого Отто и Матильда съездили на её премьеру в Мюнхен. На сколько я понимаю, в предшествующие восемь лет эпистолярное сообщение Вагнера и Матильды с Отто шло, можно сказать, «в одни ворота». Это значит всё про Рихарда, но про свои дела, свои бизнесы, свои выходящие книги и создающиеся пьесы его не считали нужным уведомлять, а самому ему не приходило поговорить об этом. И это тоже всех устраивало, Матильда и Отто оставались при своём достоинстве высшего класса, Вагнер при своём творческом интересе. Так ли должны общаться между собой друзья или всё закончилось с завершением «Тристана» и изданием «Пяти Песен»? Я склоняюсь ко второму ответу. Из общения Рихарда Вагнера и Матильды Везендонк родились большое произведение искусства и маленькое произведение искусства Любовь-восхищение, родившая их, безусловно была, но дружбы из неё не могло получиться. Её красивая имитация, несколько лет создававшаяся в письмах, впечатляет. Но когда дошло до дела и Вагнер попросил Везендонков снова решить его проблемы с деньгами, как привык без церемоний просить друзей, ему сейчас же дали понять, что этот номер больше не пройдёт. Нельзя сказать, что Везендонки были не правы в этом отказе, они были стопроцентно правы с позиции своего круга и с позиции любых людей, которые больше не хотят, чтобы их помощью злоупотребляли. Но своей демонстративной демократичностью они сами предварительно запудрили всё так, что их правота стала не очевидной со стороны.
Сейчас в швейцарской вилле Везендонков находится музей искусства стран Азии, Африки Америки и Океании. Там красиво и есть настоящие ценные экспонаты. К бывшим владельцам музей не имеет отношения. По крайней мере, так дух Отто Везедонка свой дом от посягательств духа Вагнера сумел охранить - просто музей искусства, без всякого Вагнера.
Отто Везендонк получил от
Ответ xeon
При своих деньгах и положении Отто Везендонк был ещё на два года моложе Рихарда Вагнера, во многом лучше образован, лучше знал иностранные языки. Нужды жестко ставить Вагнера на место ему не было, а мягко это сделала сама Матильда, перестав принимать письма Рихарда. Когда Вагнер взял себя в руки, отношения снова нормализовались. Но теперь уже, во избежание эксцессов, на расстоянии.
Если читать самих участников этой истории, а не пересказы, то создается совершенно иная картина. Везендонк как таковой не был для Матильды привлекательнее Вагнера. Матильде, судя по всему, было голодно с ним в спиритуальном отношении, т.к. Отто был из тех, кто читает газеты, а не книги, и кому трудно выдержать более часа музицирования. И, совершенно верно, Отто не хотел, чтобы его дети были "всего лишь" коммерсантами. Германия тогда еще была во многом пропитана традиционным сословным духом, и поэтому тот, кто был принимаем монархами, а потом еще сделался ближайшим другом и доверенным лицом короля, обладал куда более сильной социальной харизмой, чем представитель буржуазии, пускай даже и высшей.
Отто Везендонк получил от Вагнера клавир его оперы «Нюрнбергские мейстерзингеры» с благодарностью за все оказанные благодеяния. После этого Отто и Матильда съездили на её премьеру в Мюнхен.
На премьере был только Отто, Матильды не было. Возможно, по той же причине, почему Вагнеру было отказано в "праве на поселение" на вилле Везендонков в 1864 г. Некоторые исследователи считают, что причиной было поведение Вагнера в Вене и в Пенциге, когда он после периода весьма плодовитой депрессии выздоровел и пустился во все тяжкие. Кое-что из писем и стихов Матильды того времени подтверждает эту точку зрения. Матильде было больно, что он мог так измениться и так проводить время после того, что было сказано и написано; она явно чувствовала, что он её забыл и пошел дальше. Потом эта обида прошла. Но, повторяю, это одно из предположений исследователей.
На сколько я понимаю, в предшествующие восемь лет эпистолярное сообщение Вагнера и Матильды с Отто шло, можно сказать, «в одни ворота». Это значит всё про Рихарда, но про свои дела, свои бизнесы, свои выходящие книги и создающиеся пьесы его не считали нужным уведомлять, а самому ему не приходило поговорить об этом. И это тоже всех устраивало, Матильда и Отто оставались при своём достоинстве высшего класса, Вагнер при своём творческом интересе.
Не совсем так. Некоторая обратная связь есть, в письмах В. комментирует написанное Матильдой. Насчет достоинства высшего класса см.выше.
1. "На самом деле Шопенгауэр
1. "На самом деле Шопенгауэр говорил не так. Письма Рихарда к Матильде того периода свидетельствуют, что влюблённый гений всё перемешал и перепутал. Ежедневные, фонтанирующие превосходными степенями, песни любви под бой восклицательных знаков никак не вписывались в рассудочный пессимистический канон отказа от воли. Шопенгауэр был бы такой горячечной путаницей недоволен, а доволен ею был бы Фрейд, но его там, к счастью, ещё не могло случиться. Объясни Вагнеру кто-нибудь толково про сублимацию, его Тристан, чего доброго, пришёл бы к Изольде со свитком виршей, под чтение которых был бы выделен дополнительный акт".
а) Всякий, кто внимательно и целиком прочитал хотя бы этот многократно переиздававшийся сборник писем к Везендонк, знает, что никакого горячечного перемешивания и перепутывания не было. Не буду сейчас здесь комментировать распространенное заблуждение автора этого материала насчет самого Шопенгауэра, может быть, если будет охота, напишу потом об этом в "Клубе". Но насчет пресловутого "перепутывания" всё же необходимо сказать здесь. В письме, точнее в дневниковой записи от 1 декабря 1859 г., Вагнер пространно и убедительно поясняет, в чем состоит его корректировка теории Ш. об успокоении Воли в применении к любви между полами. Это уже многократно в Германии цитируемое вагнеровское высказываение является ключевым для толкования "Тристана и Изольды" и проч. Интересующиеся смогут на днях найти этот текст в моем переводе, я помещу его в комментарии к "Пяти письмам Вагнера".
b) Вагнер по праву считается предтечей Фрейда, т.к. он задолго до него на языке искусства поведал своим современникам некоторые психоаналитические истины, которыми многие были шокированы и возмущены (в частности, Ганслик). На эту тему много написано. Поэтому пассаж о "толковом объяснении про сублимацию" и т.д. трудно принимать всерьез.
2. "Причём у Матильды, как и у Рихарда, не складывалось именно с французами, а например, в Италии она бывала с удовольствием, отлично знала язык и даже переводила кое-что из Данте и Леопарди"
Что там такое у неё "не складывалось"? Французский она знала лучше итальянского, Везендонки бывали в Париже и т.д. Но вся Германия была одержима антифранцузскими настроениями в то время, когда шла война, и все немцы радовались победе. Почему Везендонки должны были быть исключением, непонятно.
3. В 1871 году они с друзьями устроили такое бурное празднование победы Германии над Францией, что их не столь воинственные знакомые перестали с ними здороваться, юношество начало проводить перед домом возмущённые митинги с метанием подручных предметов, а городские власти дали понять, что господам Везендонкам лучше уехать подобру-поздорову, пока их прекрасную виллу и правда не сожгли.
Праздновали в закрытом помещении, в своем кругу. Туда ворвались французские офицеры и устроили бузу. После этого концертный зал, где проходило празднование, поджгла группа антинемецки настроенных швейцарцев. Естественно, власти Цюриха были озабочены тем, чтобы наказать нарушающих закон, т.е. бузотеров-демонстрантов, а не тем, чтобы наставить на путь истинный Везендонков с компанией. Швейцария (а точнее, немецкоязычный цюрихский кантон) не "приютила" Везендонков, как и прочих состоятельных немцев, а была в них весьма заинтересована, так же, как и во всех европейских толстосумах.
4."Сложно сказать не разбираясь, чем так допекла всех к 1902 году Козима Вагнер, но после смерти Матильда Везендонк получила массовые статьи, некрологи и упоминания весьма комплиментарного толка. Благодарили её больше не как писательницу, патриотку и жену достойного гражданина, а как музу, прекрасную подругу гения и даже «героя духа нашего времени». Подразумевались под этим вещи, наверное, и тогда уже самые разные. Но Матильда немало заплатила за свой геройский эксперимент и унесла его тайну с собой в могилу,"
Повторяю: Козима Вагнер никого ничем не допекла, это чествование было естественным и "при живой жене", именно потому, что адюльтера по официальной версии, как и в действительности, не было. А был культ Вагнера, создатели и служители которого считали, что и музе, и жене места хватит.
Насчет тайн и могил: всякое подобное сильное чувство тайна великая есть. Но не о всяком известно так много. И всё это благодаря творческой и эпистолярной продуктивности Вагнера и благодаря тому, что так много до нас дошло. Дошли и письма самой Матильды, её произведения, написанные как раз тогда, когда время еще не притупило впечатлений. Тон их и содержание дают вполне ясную картину. И еще раз: переписка эта выдержала множество переизданий, переведена на английский и французский, тиражи для подобного рода литературы солидные. Имеющий уши для "Тристана" - услышит, действительно интересующийся - почитает.Что, собственно, и происходит.
Про "успокоение воли"
Про "успокоение воли" отвечено там же, здесь не буду повторяться. Далее - по остальным комментариям.
Вагнер по праву считается предтечей Фрейда, т.к. он задолго до него на языке искусства поведал своим современникам некоторые психоаналитические истины, которыми многие были шокированы и возмущены (в частности, Ганслик). На эту тему много написано. Поэтому пассаж о "толковом объяснении про сублимацию" и т.д. трудно принимать всерьез.
Рада, что моя ирония пробила даже Вашу шопенгауэровскую броню )) А насчёт предтеч Фрейда - ими можно считать и Вагнера, и Достоевского, и Софокла, и ещё с десяток известных деятелей. Но, согласитесь, это разные вещи - показывать отдельные факты на языке искусства и сформулировать связную теорию с причинно-следственными связями..
Но вся Германия была одержима антифранцузскими настроениями в то время, когда шла война, и все немцы радовались победе. Почему Везендонки должны были быть исключением, непонятно.
Козима Вагнер никого ничем не допекла, это чествование было естественным и "при живой жене", именно потому, что адюльтера по официальной версии, как и в действительности, не было. А был культ Вагнера, создатели и служители которого считали, что и музе, и жене места хватит.
Предполагается, что некоторые люди могут быть умнее прочих, однако в 2 случаях из 3 такое предположение действительно оказывается ошибочным. Продвинутые Везендонки действительно были ничуть не умнее своих не столь продвинутых соплеменников в отношении к французам (речь в этом месте текста, кстати, шла о довоенном времени). И журналисты, а также общественные создатели-служители культа Вагнера действительно могли все дружно (по Вашей версии) оказаться не слишком тактичными, устроив чествование музы при живой жене. Просто я думаю, что для такой массовой бестактности Козима всё-таки должна была дать какой-то повод, ведь большинство этих музыкальных деятелей было достаточно заинтересовано в её байройтской благосклонности.
Праздновали в закрытом помещении, в своем кругу. Туда ворвались французские офицеры и устроили бузу. После этого концертный зал, где проходило празднование, поджгла группа антинемецки настроенных швейцарцев. Естественно, власти Цюриха были озабочены тем, чтобы наказать нарушающих закон, т.е. бузотеров-демонстрантов, а не тем, чтобы наставить на путь истинный Везендонков с компанией. Швейцария (а точнее, немецкоязычный цюрихский кантон) не "приютила" Везендонков, как и прочих состоятельных немцев, а была в них весьма заинтересована, так же, как и во всех европейских толстосумах.
Власти Цюриха, очевидно, были озабочены тем, чтобы прекратить разброд, шатания и столкновения, из-за которых потребовалось вызывать подкрепление федеральной полиции. А также тем, чтобы не лишиться своих мест, ведь это они предоставили немецким празднователям городской концертный зал - весьма ценный, между прочим, а его чуть было не спалили вдобавок ко всем неприятностям. Надо думать, ни один из этих швейцарских чиновников не жаждал громко и со скандалом лишиться должности и, независимо от личных симпатий к немецким толстосумам, никогда не допустил бы такого скандального мероприятия в общественном здании, скажи эти господа прямо: "Мы хотим отпраздновать победу над французами". Но господа, надо думать, тоже предполагали такой ход мысли и потому целью мероприятия обозначили какое-нибудь нейтральное "Собрание немецкого клуба". Им просто хотелось покуражиться, это была не их страна, и им было наплевать, что они подставляют других людей и провоцируют свару, которую местным придётся ещё долго расхлёбывать. Наставлять их на путь истинный после этого было бесполезно, и вряд ли кто-то пытался это делать, но их деньги после такого были уже никому не нужны, это очевидно. Также очевидно, к чему привело полувековое пестование такого ура-патриотизма среди немцев.
Из общения Рихарда Вагнера и Матильды Везендонк родились большое произведение искусства и маленькое произведение искусства Любовь-восхищение, родившая их, безусловно была, но дружбы из неё не могло получиться. Её красивая имитация, несколько лет создававшаяся в письмах, впечатляет. Но когда дошло до дела и Вагнер попросил Везендонков снова решить его проблемы с деньгами, как привык без церемоний просить друзей, ему сейчас же дали понять, что этот номер больше не пройдёт.
Не думаю, что в письмах была имитация. Эти отношения были для Матильды Везендонк действительно важны. Но, как справедливо заметила уважаемая Multilingua, некоторые моменты в поведении Вагнера могли её ранить. Собственные её моральные "неувязочки" не шли ни в какое сравнение с вагнеровской сексуальной активностью. В конце концов она была вынуждена своё отношение пересмотреть и, вероятно, в процессе этой переоценки многое увидела по-новому. И с деньгами - это был явный перебор со стороны Вагнера. Ему, по-видимому, никогда не приходило в голову задуматься, как это выглядит в глазах других людей. Такой независимости можно было бы даже поаплодировать, но для бывших ещё недавно любимыми глаз он мог бы сделать исключение.
И, совершенно верно, Отто не хотел, чтобы его дети были "всего лишь" коммерсантами. Германия тогда еще была во многом пропитана традиционным сословным духом, и поэтому тот, кто был принимаем монархами, а потом еще сделался ближайшим другом и доверенным лицом короля, обладал куда более сильной социальной харизмой, чем представитель буржуазии, пускай даже и высшей.
Социальные харизмы придворных поэтов, композиторов, парфюмеров и парикмахеров интересовали тогда только очень ещё немногочисленный городской средний класс и часть крупной буржуазии, созревшую пооригинальничать. Баварское высшее общество приняло Рихарда Вагнера, в основном, весьма холодно. У него были шансы завести пару аристократических покровителей и помимо Людвига, но его непристойный образ жизни быстро отвратил от него всех возможных почитателей. У Везендонков таких проблем не было, социальная харизма крупного коммерсанта была хороша для всякого интересующегося деньгами гражданина, сын Отто и Матильды благополучно женился на баронессе. Кстати говоря, общая подруга Вагнера и Везендонков, Элиза Вилле, была личностью куда как харизматичной и известной в Цюрихе. Однако Матильда, насколько я могу судить, не ревновала и не завидовала её широкой популярности - по сравнению с Элизой её собственные притязания были довольно-таки консервативными.
Рада, что моя ирония пробила
Рада, что моя ирония пробила даже Вашу шопенгауэровскую броню ))
Иронии я не заметила, а брони, надеюсь, у меня и не было. Фрейд годится для объяснения человеческого поведения вообще, если нас устраивает перспектива снизу. Но не годится, например, если мы хотим понять, чем В. отличается от просто бэдгая или М.Везендонк от любой другой салонной красавицы. Так что он нужен вагнероведу не более, чем самому Вагнеру.
От философии к музыке
С этой фразой
Однако большинство записных вагнерианок не обладают необходимой для этого изначально камерного произведения гибкостью голоса.
категорически не согласен. Кирстен Флагстад поёт цикл просто гениально, причём как под фортепиано (с Муром), так и с оркестром (с Кнаппертсбушем), а уж она-то записная вагнерианка до мозга костей.
Не согласен и с тем, что для камерного пения нужна какая-то особая гибкость голоса, отсутствующая в оперном вокале. Кто скажет, что Хоттер плох в камерном вокале или Фишер-Дискау - никудышный Курвенал, тот пусть первый бросит в меня камень...
Да, Флагстад лучше всех
Да, Флагстад лучше всех исполняет, на мой взляд. Да и Джесси Норманн хороша, а она сейчас одна из ведущих в. драматических сопрано. А вот великолепная Биргитт Нильссон, сдается мне, здесь действительно не на месте. Режин Креспен мне не нравится. У Элизабет Кульман превосходный голос и техника для этого цикла, но явно не хватает непритворного нутряного Leidenschaft. Это проблема многих современных молодых певцов, которая в Вагнере очень слышна.