Уважаемые посетители сайта! Предлагаю вашему вниманию стенограмму моего выступления перед единомышленниками-вагнерианцами о небольшом периоде жизни Вагнера, предшествовавшем встрече композитора с королём Людвигом II.

Моё сегодняшнее выступление будет посвящено не столько музыке Рихарда Вагнера, сколько его нелёгкой жизни. На долю этого экстраординарного человека выпало такое количество испытаний и сложностей! Как он с ними справлялся? В чём черпал силы, чтобы преодолеть трудности и не переставать творить?

Чтобы найти ответ на этот вопрос, предлагаю обратиться к небольшому периоду жизни Вагнера – полутора годам, предшествовавшим его встрече с баварским королём Людвигом II, этим волшебником, избавившим композитора от многих жизненных проблем. Я назвал этот период: «От княгини Елены до короля Людвига».

Как верховный бог Вотан из «Кольца нибелунга» постоянно наведывался к богине мудрости Эрде за поддержкой, так и Вагнер большую часть жизни искал поддержки и опоры. И первым человеком, который помог ему осознать, где именно следует искать, оказалась Великая княгиня Елена Павловна, урождённая Вюртембергская принцесса, вдова Михаила Павловича, младшего сына российского императора Павла I. Она стала для Вагнера своеобразной Эрдой и, если можно так выразиться, «предтечей» Людвига. Познакомимся же с этой историей из жизни Вагнера!

Накануне пятидесятилетия: творческие достижения

Перенесёмся мысленно в 1863 год. Если бы мы тогда встретили Рихарда Вагнера и спросили «Как дела?», то услышали бы в ответ что-то наподобие «Стабильности не хватает».

То был год его пятидесятилетия, и Вагнер относился к этой дате очень трепетно. Он мечтал, что полувековой юбилей принесёт ему славу и конец скитаний по миру, даст возможность спокойно, беззаботно работать над воплощением в жизнь своих творческих планов.

С позиций сегодняшнего дня мы видим, что к 1863 году «творческий багаж» Вагнера был немаленьким. Его имя было хорошо известно за пределами германских земель. Он познал и провалы, и большие успехи. Давайте посмотрим на его достижения.

Вагнер уже опубликовал все свои масштабные теоретические работы, в том числе о музыкальной драме и о синтезе искусств. Он создал семьдесят шесть музыкальных произведений разной степени сложности, в том числе, девять опер. Если не считать двух самых ранних («Запрет любви» и «Феи»), четыре оперы уже были поставлены на сцене, а три – ожидали своего часа.

«Риенци» и «Летучий голландец» были блестяще приняты публикой. «Лоэнгрин» пока не достиг такой же славы. Сам Вагнер не смог приложить руку к его постановке: после участия в Дрезденском восстании он бежал из Германии. «Тангейзер» был принят публикой прохладно, а его парижская редакция и вовсе провалилась. Несмотря на это, из всех вагнеровских опер именно «Тангейзер» исполнялся в Европе чаще всего.

География вагнеровских постановок охватывала Амстердам, Антверпен, Будапешт, Веймар, Вену, Вроцлав (тогда – Бреславль), Грац, Дрезден, Париж, Прагу, Таллинн (тогда – Ревель), Ригу, Роттердам, Страсбург, Цюрих, Хельсинки и даже Нью-Йорк. Очень впечатляюще!

Музыкальная драма «Тристан и Изольда» была завершена, в Вене шли репетиции перед премьерой. Завершены были либретто и первые две части «Кольца нибелунга». Вагнер сделал паузу в работе, но уже принял для себя решение: тетралогия будет исполняться на сцене только целиком. Осталась «самая малость»: дописать «Кольцо» и найти театр и финансирование для такой масштабной постановки.

После «Тристана» Вагнер решил уподобиться древним грекам, чередовавшим трагедию с комедией, и создать комическую оперу о Нюрнбергских мастерах пения. Он завершил либретто, но работа над музыкой застопорилась. Чтобы поймать вдохновение, завершить комедию о мейстерзингерах, не хватало веселья в жизни. Если бы спросить его тогда, отчего веселья не хватает, в ответ мы бы услышали: недостаёт любви и денег.

Накануне пятидесятилетия: жизненные проблемы

Как раз к тому времени Вагнер осознал, что он больше не может жить со своей женой Минной. Они не были счастливы в браке, большую часть времени проводили порознь, при встречах постоянно ссорились. Минна практически не интересовалась творчеством мужа. Она так не смогла простить ему уже канувшую в лету страсть к Матильде Везендонк.

Как и все двадцать пять лет брака, Минна продолжала обвинять Рихарда в том, что он неспособен зарабатывать деньги и не может обеспечить ей беззаботную жизнь. Поэтому и скандалила. Вспомните беснующуюся богиню Фрику, жену бога Вотана из «Кольца нибелунга», – именно такой была Минна, Вагнер списал образ Фрики со своей жены.

В начале 1863 года Минна внезапно приехала навестить мужа в Пенцинг под Вену, где он работал. В душе Рихарда затеплилась надежда: вдруг это последний шанс исправить их отношения? Не получилось. Как раз во время её визита по почте пришло абсолютно формальное, абсолютно невинное и ничего не значащее письмо от Матильды Везендонк. Уже сам факт переписки мужа с этой женщиной разбудил в Минне былую ревность и вызвал новую вспышку гнева.

Слава Богу, жена не знала, что после Матильды у Рихарда было ещё четыре романа, но ей и одного невинного письма хватило. Итак, десять дней скандалов, и супруги решили разъехаться. Рихард дал Минне денег, чтобы снять жильё в Дрездене, и даже попросил найти квартиру с лишней комнатой, где он мог бы работать, когда будет приезжать к ней в гости. Но встречаться с женой Вагнер больше не собирался.

Несмотря на это, о разводе Рихард и подумать не мог. У Минны было серьёзное заболевание сердца, и Вагнер боялся, что формального развода жена просто не переживёт. Как и раньше, он взял на себя обязательство полностью обеспечивать её финансово. А решение разъехаться означало для него необходимость платить за две квартиры – в Дрездене для Минны и в Пенцинге для себя. И где же взять на это денег?

Денежный вопрос был для Вагнера самым больным. Этот человек совершенно не умел зарабатывать, откладывать и экономить. Размер его долгов значительно превышал количество творческих планов. Когда деньги заводились, он незамедлительно спускал их на модные наряды и на удовольствия. «Не могу я жить как собака, спать на сене и довольствоваться сивухой!» – признавался он своему другу Ференцу Листу.

А когда деньги заканчивались, Вагнер погружался в депрессию. Вот, например, что он писал в начале 1863 года графине Пурталес, жене прусского посла во Франции, которая помогла ему финансово после провала «Тангейзера» в Париже и до сих пор время от времени снабжала его деньгами:

«У меня нет никакого имущества, и уже в течение тринадцати лет я не имею никаких определённых доходов, а в последние два года – никаких заработков вообще. Те несколько лет, когда я одну за другой продавал партитуры своих прежних опер (обычно за ничтожный гонорар), дали мне возможность написать три новые оперы. А сейчас я очень нуждаюсь. Триумф и страдание – вот подходящее название для моей жизни».

Вагнер надеялся продать авансом «Мейстерзингеров». Он такое практиковал: продавал и перепродавал и либретто, и сами оперы – и авансом, и частями, и целиком, причём одновременно разным издателям. Плевать он хотел на авторское право! Сейчас же он придумал для издателей жалобную историю: мол, окончить «Мейстерзингеров» он не может, ибо его укусила собака в большой палец правой руки. Издатели оказались чёрствыми, бессердечными – никто не купил.

Оставалась последняя надежда – на гонорар от постановки в Вене «Тристана и Изольды», но постановка эта постоянно откладывалась. Время от времени Вагнер выступал в Вене с небольшими концертами, да доходы от них были ничтожными.

И вдруг наш герой вспомнил, что уже давно у него лежит без ответа приглашение от Петербургского филармонического общества. За два концерта ему пообещали 2 000 рублей серебром. Если конвертировать эту сумму по биржевому вексельному курсу того времени, получалось 2 000 талеров. Предложение было очень заманчивым, ведь гонорара хватило бы на два года содержания Минны.

По словам Вагнера, ехать на далёкий север ему совсем не хотелось, но других вариантов не было. Поэтому он согласился на гастроли и молниеносно получил аванс в 500 талеров. Давно Вагнер так не радовался. Он взял напрокат подержанную шубу с меховой муфтой и в феврале 1863 года отправился в путь.

Российские гастроли

О двухмесячных гастролях Вагнера в Российской империи можно рассказывать часами. Я с большим интересом изучил всю посвящённую им музыковедческую литературу, воспоминания Вагнера, его личные письма, даже донесения агентов тайной полиции о слежке за композитором. Этот эпизод из жизни Вагнера оказался увлекательным, многогранным, даже поучительным, а местами и смешным. Сегодня я ограничусь единственным аспектом этих гастролей: расскажу о том, какие цели ставил перед собой Вагнер, и достиг ли он этих целей.

Целей у Вагнера было три. Во-первых, как легко можно догадаться, – заработать денег.

Во-вторых, – показать себя. Он приехал в новую страну и, несомненно, желал познакомить публику со своим творчеством. Его жизнь в Риге двадцать четыре года назад была не в счёт, ведь за прошедшее время его композиторский стиль кардинально изменился, а «зрелого» Вагнера в Российской империи практически не знали. Лишь музыканты и большие любители музыки были знакомы с отрывками из его опер и с его теоретическими работами, благодаря пропаганде друга Вагнера, большого поклонника его творчества, композитора и музыкального критика Александра Николаевича Серова.

И третья цель, она появилась уже по ходу, – познакомиться с Великой княгиней Еленой Павловной, которая славилась своим меценатством. На это Вагнера надоумила его друг – пианистка Мария Калерджи из Польши. Чтобы организовать аудиенцию у Великой княгини, в ход пустили все связи: Антона Рубинштейна, он тогда заведовал музыкой при дворе, фрейлину княгини, её правую руку – баронессу Эдиту Раден, даже личного доктора княгини, мсьё Арнета, дружившего с врачом Вагнера.

«Визитная карточка»

Давайте посмотрим, как эти цели были достигнуты. Начнём с творческой цели. Интересно, как Вагнер хотел презентовать сам себя? Лучше всего об этом расскажут составленные им программы концертов – ведь это самая настоящая визитная карточка!

Во-первых, он исполнил шесть симфоний Бетховена – с третьей по восьмую. Бетховена Вагнер любил, считал его своим учителем, и даже шутил, что его юношескую симфонию До-мажор можно смело вставлять между второй и третьей симфониями Бетховена, и никто ничего не заметит.

Дирижёрский талант Вагнера оценили все. Пётр Ильич Чайковский говорил после концертов: «Кто не слышал бетховенских симфоний в исполнении Вагнера, может считать, что не слышал их совсем». Публика поразилась тому, что Вагнер дирижировал наизусть, обеими руками и повернувшись лицом к оркестру. Это было очень необычно для Российской империи того времени. Даже самый жёсткий критик Вагнера Цезарь Антонович Кюи написал: «Наконец-то приехал Вагнер и показал нам, как капельмейстер должен управлять оркестром. Нечего ему пялиться на публику, как принято у нас, если он руководит не публикой, а оркестром!»

Далее, из своих самых ранних произведений Вагнер выбрал для концерта увертюру «Фауст». Она впечатлила всех, особенно Чайковского и Рубинштейна, которые восхищались талантом Вагнера-симфониста. А вот из популярнейшей ранней оперы «Риенци» он не исполнил ни одного номера. Наверняка он знал, что постановку этой оперы в империи запретила цензура по причине того, что её сюжет составляют заговоры и убийства. Видимо, политкорректный Вагнер решил не лесть на рожон.

Не стал он презентовать и собственный гимн «Николай», написанный к тезоименитству Николая I. А ведь Вагнер так гордился им! Но император Николай уже почил, произведение потеряло актуальность. Нужно было придумать что-то другое, чтобы продемонстрировать свою лояльность к монархии. Это помогло бы поразить пришедшую на концерт в зал Дворянского собрания Елену Павловну и усыпить бдительность жандармов, следивших за каждым шагом Вагнера. И маэстро нашёл выход: на удивление всем он исполнил гимн «Боже, царя храни!» и таким образом полностью реабилитировал себя в глазах тайной полиции.

Если говорить о произведениях, которые Вагнер сам называл ещё не «музыкальными драмами», а «операми» – это «Летучий Голландец», «Тангейзер» и «Лоэнгрин», то программа концерта мало отличалась от того, что мы сейчас слышим в концертных залах. Увертюра к каждой опере, из «Голландца» – баллада Сенты и хор матросов, из «Тангейзера» – романс Вольфрама и шествие пилигримов, из «Лоэнгрина» – вступление к третьему акту, сон Эльзы и свадебный хор.

Мы видим, что Вагнер обнажил перед публикой свою душу – рассказал ей историю мучительного поиска своего собственного места в искусстве, ведь под маской и Голландца, и Тангейзера, и Лоэнгрина скрывался он сам. И публика, и критика приняли эту романтическую музыку благосклонно.

Подытожим: Вагнера признали в России блестящим дирижёром, блестящим симфонистом и блестящим представителем романтизма.

А вот исполненные им фрагменты из своей первой музыкальной драмы «Тристан и Изольда» критики разнесли в пух и прах. Они назвали музыку «несносной», «тянущей за душу», «бесконечной «тягнегусой», «нуднейшей, мрачнейшей тягомотиной».

Как обидно! Ведь Вагнер готовился: специально для петербургского концерта он сделал инструментальную обработку сцены просветления «Liebestod», объединил её со вступлением к опере и написал плавный переход. Для него это исполнение было очень интимным: ведь он впервые в жизни рассказывал широкой публике уже не о своём творческом поиске, а о личной душевной драме, о своей безответной любви к Матильде Везендонк. Но, как видим, его тогда не поняли.

Герман Ларош впоследствии вспоминал слова Чайковского: «Разве ж можно так о любви писать? Вот я всем покажу, как это следует делать, создам свою оперу о дне и ночи, о настоящей любви!». И через много лет Пётр Ильич написал «Иоланту».

Вагнер представил на концертах и фрагменты из незавершённого «Кольца нибелунга». Из «Валькирии» он исполнил полёт валькирий (кстати, это было самое первое исполнение инструментальной версии), любовную песню Зигмунда, сцены прощания Вотана с Брунгильдой и заклинания огня. Из «Зигфрида» (тогда эту часть тетралогии Вагнер называл «Молодой Зигфрид») – песни плавки и ковки меча.

Вот по ним критика проехалась ещё жёстче, чем по «Тристану». Газеты перемалывали на разный лад стремление Вагнера создать «музыку будущности» и печатали карикатуры: на сцене Вагнер исполняет музыку будущего, а в зале сидит её целевая аудитория – няньки с младенцами. И никто даже не потрудился узнать, что Вагнер никогда в жизни не называл так свои собственные произведения.

Приведу несколько цитат из газетных рецензий: «Фантазия у Вагнера бедная, мелодия крайне плоха»; «Мелодичное изображение очень жалкое, его темы носят печать или пошлости, или гнилости»; «Вагнеру нельзя отказать в таланте, только талант у него развит не прямо, а как-то в сторону, как кривая берёза».

Опечалился ли композитор такими отзывами? Посчитал ли, что его самопрезентация провалилась? Нисколько. Он эти отзывы даже не читал. А немецкие газеты (их он точно читал) написали, что его признали в Российской империи чуть ли не вторым Бетховеном.

Вагнеру грели душу восхищения его друга Александра Николаевича Серова и музыкантов оркестра. В мемуарах он вспоминал, что услышал разговор оркестрантов между собой. «Только теперь мы узнали, что такое настоящая музыка», – якобы перешёптывались они. Вагнер радовался тому, что в концертных залах был аншлаг, публика и музыканты долго его не отпускали и вызывали на бис.

«Никогда ещё, кажется, публика не принимала меня с таким энтузиазмом, как здесь. Устроенный мне приём своей продолжительностью и бурностью совершенно смутил меня, что бывало со мною редко», – записал он в своём дневнике.

И, что было не менее важным, его выступления признала успешными Великая княгиня Елена Павловна. После чего она назначила Вагнеру аудиенцию во дворце.

Знакомство с княгиней Еленой

Мечтая о покровительстве титулованной особы, Вагнер надеялся всего лишь на помощь с организацией бенефисного концерта ради дополнительного гонорара. Он несколько раз просил о нём филармоническое общество, но получал отказ.

Елене Павловне, которая управляла всеми культурными делами в империи, хватило одной лишь беседы с Вагнером, чтобы понять: этот человек – есть новое слово в музыке. Сама Елена ратовала за развитие музыкального искусства, за взаимодействие разных музыкальных культур. Именно поэтому она создала русское музыкальное общество. Именно поэтому она продала свои бриллианты, чтобы на вырученные деньги открыть первую русскую консерваторию. Она посчитала, что публика должна услышать как можно больше Вагнера.

Хватило одного её слова, и, в дополнение к двум согласованным концертам, для маэстро моментально организовали бенефис в Большом (Каменном) театре. Затем его привезли с гастролями в Москву, а после – обратно в Петербург, где попросили дать ещё три концерта. Это превзошло все ожидания Вагнера, и он написал своей приятельнице Матильде Майер: «Только теперь проясняется, что именно сулит мне знакомство с Еленой Павловной. Надо вести себя умнее и практичнее».

Вагнер вступил в переписку с баронессой Раден, фрейлиной Великой княгини, в надежде на то, что та прочтёт его слова своей госпоже. Вот, например, что он ей писал: «С какой радостью стремлюсь я к этой редкостной княгине приблизиться! Истинной целью и сутью своего северного путешествия я считаю то время, которое она уделит мне для служения ей». По части лести Вагнера превзойти было очень трудно.

Елена Павловна неоднократно приглашала Вагнера к себе в Михайловский дворец. Он провёл у неё в общей сложности шесть вечеров, декламировал ей и её окружению либретто «Мейстерзингеров» и «Кольца нибелунга». Княгиня оценила их очень высоко. А Вагнер, во-первых, остался доволен тем, что его смелые начинания признали в высших кругах. Это льстило его самолюбию и придавало уверенности в себе. И, во-вторых, воспылал надеждой на финансовую поддержку от Елены Павловны.

«На первом плане здесь – Великая княгиня Елена. Мне представляется, что она окажет огромное, решающее влияние на всю мою оставшуюся жизнь», – писал он в частном письме.

Но как Вагнер представлял себе помощь княгини? Он не рассчитывал на чистую благотворительность. Вот если бы Елена Павловна периодически приглашала его давать концерты за такие же высокие гонорары – этого было бы вполне достаточно!

Однако Великая княгиня не спешила давать обещаний. Ей нужно было для начала преодолеть сопротивление отечественных композиторов к новым веяниям в музыке. Она прекрасно помнила, какой остракизм они устроили год назад Джузеппе Верди, поставившему в Мариинском театре оперу «Сила судьбы», которую он написал на заказ по её просьбе. Ей требовалось время: совсем отказывать Вагнеру она не хотела, да и не отказала, просто попросила подождать.

А нашему гордому маэстро хотелось решить вопрос будущих заработков немедленно. «22 мая будет днем моего пятидесятилетия, – написал он баронессе Раден перед отъездом. – Смогу ли явиться в этот день на мою последнюю отчизну, в мое рабочее пристанище? Правильно ли я понял дорогих мне дам? Если я не ошибся, то признаю истинно божественную природу княжеской власти и почитаю ее. Не нахожу слов, чтобы высказать, как глубоко я растроган ожидаемым благодеянием. Все, на что я способен, что создаю, должно принадлежать Высокочтимой особе».

Вагнер покинул Петербург, так и не получив утвердительного ответа, лишь пожелание надеяться и ждать. Он, конечно, расстроился, рассердился, но, как мы скоро увидим, начал жить надеждой на будущую встречу «с самой милой и приятной княгиней, которую когда-либо знал» – так он называл Елену Павловну в письмах к друзьям.

Гонорары

Теперь предлагаю коротко остановиться на последней цели гастролей, самой трепетной для Вагнера, – на деньгах. Вы помните, что композитору пообещали за два концерта 2 000 рублей серебром. Благодаря покровительству Великой княгини, ему удалось дать девять концертов, за которые он заработал 9 000 рублей серебром.

К тому же, его одарили ценными подарками: и цесаревич, и Великая княгиня, и столичный губернатор, и московское дворянство, и музыканты оркестров, которыми он руководил. Елена Павловна передала ему из личных денег ещё тысячу рублей в знак признательности за выступление на благотворительном концерте. Этот концерт, он прошёл под её патронажем, был дан в пользу бедных семей должников, содержащихся в тюрьме. Вагнер выступил с желанием и сердечно – ведь сам всю жизнь провёл в долгах и не понаслышке знал, что такое долговая яма.

Итак, кроме ценных подарков, общий гонорар Вагнера составил 10 000 рублей серебром (или 10 000 талеров). Много это или мало? Наверное, оценивать можно по-разному. В современных деньгах это примерно 200 000 ЕВРО. В то время доход владельца фабрики в крупных городах Германии составлял 40 000 талеров в год. За девять концертов Вагнер заработал четверть этой суммы, что можно считать очень приличным гонораром.

Он никогда не держал в руках столько денег. Его друзья вспоминали, что при расспросах, как прошли гастроли, первое, о чём говорил маэстро – о туго набитой деньгами сумке. И добавлял: «Das Ist Russland!»

Концерты ещё не завершились, а Вагнер уже начал мечтать. За 10 000 талеров на Рейне продавался замечательный домик с садом. Вагнер подумал, что сможет сторговать его до девяти тысяч, и отправил письмо своей подруге Матильде Майер с просьбой начать торговаться или подыскать что-нибудь подобное. Главное, чтобы из окон был виден Рейн, а вокруг был большой сад! Он даже выписал ей доверенность. И даже вексель выдал на тот случай, если потребуется внести аванс.

В какой-то момент здравый смысл победил: потратить всё заработанное оказалось бы настоящим безумием. Вагнер вспомнил, как ещё два месяца назад он был вынужден заложить мебель и книги, чтобы не пропасть с голоду. Как ему пришлось дать специальный концерт, чтобы взять в аренду подержанную шубу для поездки в Россию. Посчитал, сколько он задолжал доктору за лечение Минны. Про преследовавших его кредиторов даже и думать боялся.

Своими планами и страхами он поделился с баронессой Раден, надеясь, что его откровенность заставит Великую княгиню прямо сейчас согласовать новые гастроли и новые гонорары. Но, как мы уже знаем, Елена попросила маэстро не торопиться.

Вагнер снизил планку: пусть Матильда Майер поищет дома подешевле, или подальше от Рейна, или посмотрит, сдаётся ли что-нибудь в аренду (она не такая дорогая). А затем и вовсе решил отложить вопрос о жилье до возвращения с гастролей.

Уже скоро мы увидим, как Вагнер распорядился заработанными деньгами, как надолго их хватило. А пока подведём «промежуточный итог». Все факты свидетельствуют: цели гастролей были достигнуты.

План Рихарда Вагнера

Что же происходило с Вагнером после его возвращения с гастролей? События он довольно-таки подробно описал в своих мемуарах, а вот свидетельства его эмоционального состояния мы почерпнём из личной переписки Вагнера с баронессой Раден после отъезда композитора из Петербурга. Как ни странно, она, в отличие от переписки во время гастролей, ещё пока нигде не публиковалась.

Итак, Вагнер вернулся домой под Вену в конце апреля 1863 года, пересчитал свой гонорар и остался доволен. Но радость эта была недолгой: нужно было делать платежи жене Минне, возвращать долги врачу и книготорговцу, погашать старые векселя и оплачивать расходы по поездке, арендовать квартиру. И десять тысяч талеров превратились в четыре. Эта сумма была всё ещё приличной, но о покупке дома пришлось забыть.

Вместо этого Вагнер снял целый этаж в доме с большим садом (как он и мечтал), занялся его обустройством, нанял домоправителя и прислугу, купил рояль, завёл собаку – пса Поля и через месяц переехал. Он пребывал в благостном настроении и написал баронессе Раден: «Итак, начну теперь новую жизнь. Надеюсь отпраздновать день своего рождения возобновлением занятий своими Мейстерзингерами».

Но уже через три месяца, в июле, его душевное состояние резко изменилось. Замучило одиночество. Он пригласил Матильду Майер переехать к нему, но та отказалась открыто жить с женатым мужчиной. Денег оставалось всё меньше и меньше. И довершили неприятности известия из венской оперы: после семидесяти семи репетиций «Тристан» был признан неисполнимым.

«А что Мейстерзингеры? – писал он баронессе Раден. – Работа у меня не спорится! Виновато моё расстроенное здоровье, а вечно тревожное сердце усиливает эти страдания. Я так одинок! Одинок с моим искусством. Театральный мир относится ко мне прямо враждебно. Я чувствую себя бесконечно несчастным, не нахожу себе места от тоски и тревоги. Лишённый веры и любви, я принуждаю себя к служению искусству».

Прошло ещё два месяца, и от питерского гонорара не осталось ничего. Вагнер вынужденно отправился с концертами в Будапешт. Там публика приняла его великолепно, но гонорар за два концерта составил всего шестьсот талеров. Никакого сравнения с Петербургом! И Вагнер принялся за составление для Великой княгини Елены Павловны плана своего будущего.

Каким же был этот план? Каким Вагнер видел своё будущее на тот момент? Позвольте мне процитировать Вагнера.

Начинался план с мечты: «Поистине, я был бы рад, если бы кто-нибудь согласился купить меня и, замкнув меня от остального мира, содержал бы с условием, чтобы я только сочинял стихи и музыкальные произведения, подобно тому, как держат кучера для езды и садовника для садоводства. Моя свобода мне крайне тягостна и как охотно сделался бы я рабом того, кто сумел бы извлечь из меня настоящую пользу!»

А сам план состоял из четырёх пунктов.

Пункт первый: приглашайте меня в Петербург ежегодно на несколько месяцев в течение пяти лет.

Пункт второй: ангажируйте меня в качестве дирижёра. А я обещаю вам вот такие выгоды: «Петербургский оркестр сделается первым в свете. Обыкновенная концертная жизнь – эта дойная корова одних лишь антрепренёров – прекратится. Вместо этого музыкальный вкус и критическое понимание публики поднимется до такого уровня, который позволит облагородить оперу».

Пункт третий: пусть моё жалование определяется не доходами от концертов, а той славой, которую вам принесёт моё имя. «По моим расчетам, слава эта имеет денежный эквивалент примерно 5-6 тысяч талеров в год. И я должен быть избавлен от необходимости зарабатывать деньги на стороне».

И четвёртый пункт: впоследствии вы можете располагать мною как драматургом. «Сейчас я не могу найти применения в этом качестве при господствующем у вас оперном режиме, мои произведения существуют, строго говоря, только для немногих. Но со временем я могу принять деятельное участие в делах оперы за дополнительное вознаграждение».

Вот такой план. А что бы Вагнер посчитал его успешной реализацией? На что он, в конечном итоге, был направлен? Давайте опять обратимся к словам самого Вагнера:

«Если бы я мог окончить своих Мейстерзингеров! Вот искреннейший, сокровеннейший вздох моего сердца! В работе этой в первый раз проявляется задушевный диалект, способность облюбовать весёлые, грациозные детали, совершенно чуждые моим прежним сюжетам. Она могла бы переродить меня в нового, весёлого человека.

Повергните моих бедных Мейстерзингеров к стопам нашей Великой княгини и вымолите у неё для меня спокойствие духа и обеспеченность на это, столь важное для меня, время, когда должен окончательно решиться вопрос, жить моему Гансу Саксу или нет!»

Но не только творчество, не только деньги, а и само общество Елены Павловны влекло Вагнера в Петербург. Вот, как он о ней отзывался: «Редко чьё-нибудь лицо производило на меня такое приятное, радостное и возбуждающее доверие впечатление. Вследствие этого, я забываю в ней княгиню. Редко ещё приходилось мне встречаться со столь милым женским существом».

Скитания

Что ж, Великой княгине план понравился, но она не могла обрадовать композитора прямо сейчас. Продолжалось восстание в Польше – никто не мог гарантировать, что Вагнер спокойно доедет до Петербурга, да и в самой столице сейчас было не до гастролёров. Тем временем вагнеровские старые кредиторы не дремали, заставляя композитора искать любые способы заработать.

Вагнер понадеялся на обещанную в Будапеште пенсию, но получил отказ. Предложил свои концерты немецким театрам – и снова отказ. В Киеве ему пообещали 5 000 талеров за гастроли, но не раньше Пасхи.

В ноябре Вагнер дал два концерта в Праге, они помогли погасить самый старый вексель. Затем поехал в Карлсруэ – там гонорара за концерт хватило лишь на покупку шубы, да и то пришлось торговаться. Чуть больше повезло в Силезии: гонорар составил 1 400 талеров. Но и он моментально испарился на выплаты Минне и на погашение векселей. Концерты в Бреславле и в Вене особых доходов не принесли. Как видим, Вагнер скитался по разным городам практически безрезультатно.

«Я борюсь, что есть мочи. Малодушие мною овладело, охота жить утрачена, и, как молнией, меня часто озаряет мысль, как легко мне было бы расстаться с этой жизнью», – признавался он в письме к баронессе Раден.

А чуть позже написал: «Я ещё жив, но только потому, что ещё не мог умереть. Но я постоянно болен. Мои Мейстерзингеры подвигаются медленно, не без любви, но лишённые веры и надежды. Передайте нашей дорогой Великой княгине, что я смиренно припадаю к стопам её».

Пожалуй, единственной радостной эмоцией в тот период времени стало зарождение его чувства к Козиме, будущей жене, а тогда – жене его друга фон Бюлова. Вагнер навестил Бюловых в конце ноября и оставил в дневнике следующую запись о расставании с Козимой: «казалось не невозможным найти выражения для того, что ощущалось и понималось без слов».

Приближалась Пасха – обещанное время киевских гастролей. Маэстро уже разработал план путешествия по Черному морю в Одессу и оттуда в Киев, присмотрел более теплую шубу – а гастроли сорвались! Не дождался он и приглашения из Петербурга. И к депрессии, страданиям и нервным срывам добавилась желудочная болезнь.

Вагнер только и успевал подписывать новые векселя для погашения старых. Проценты по ним были огромными, и над композитором нависла реальная угроза ареста и долговой тюрьмы. Друзья посоветовали ему развестись с Минной и жениться на какой-нибудь состоятельной женщине. Да разве мог он так поступить со своей женой, особенно сейчас, когда врачи сказали, что её дни сочтены?

В отчаянии он написал баронессе Раден:

«Я хотел припасть к стопам нашей дорогой Великой княгини и просить её приютить меня у себя под каким бы то ни было предлогом и дать мне спокойную комнату, а также несколько сот рублей в год карманных денег. Ужасный климат перестал пугать меня. Вы знаете, даже болота могут быть привлекательными!»

«Я переживаю не катастрофу, а конечный период своего существования. Для меня нигде нет «места». Моё грустное настроение, к сожалению, угнетает и моё здоровье: я постоянно лечусь у докторов, что не имело бы особенного значения, если бы я при этом мог работать; но проходят недели, бесконечные недели, когда я едва способен заняться чтением».

«Ради собственного пропитания все мои старания направлены к тому, чтобы найти себе убежище в одном из знакомых мне состоятельных семейств и свести, таким образом, расходы на моё содержание к нулю».

«Я могу творить только под условием, что я буду окончательно освобождён от необходимости зарабатывать деньги, и я могу достичь этого, только обрекая себя на полнейшую личную бедность и нищету. Но свою умирающую жену я не могу ставить в подобное положение».

Вагнер попросил Елену Павловну назначить ему годовую пенсию в 1 000 талеров и перечислять её поквартально напрямую Минне, вплоть до дня её смерти: «Это моя последняя просьба. Поверите ли Вы, что у меня нет никого, кроме нашей дорогой Великой княгини, к кому я мог бы обратиться с просьбой? Вот до чего я дожил!»

Личные письма Вагнера того периода дают нам возможность по-иному взглянуть на него, как на человека. Обычно композитора характеризовали как прагматичного, чёрствого, самовлюблённого, надменного и грубого. Но послушайте, что он писал о возможности развода с Минной:

«Никакие выгоды в мире не могли бы побудить меня подвергнуть бедную женщину, единственная вина которой состоит, вообще говоря, в том, что она позволила мне жениться на ней, позору судебного развода и возмутительным прениям, которые связаны с ним».

А вот как он воспринял отказ в новых питерских гастролях: «Что бы Вы не имели сообщить мне, дорогой многоуважаемый друг, будьте, во всяком случае, уверены в том, что у меня никогда не зародится ни малейшего сомнения ни в Вашей доброте, ни в Вашем участливом отношении ко мне».

Понятно, что в положении Вагнера стоило стучаться во все двери, просить, умолять, заискивать. Но его слова – намного более искренние и душевные, чем простое заискивание. Вагнер предстаёт перед нами совершенно иным, чем его обычно малюют, не так ли?

Елена Павловна снабдила Вагнера деньгами из своих личных средств. Их хватило и на платёж Минне, и для побега в Швейцарию, подальше от австрийских кредиторов. Там Вагнера приютили друзья и взяли его на полное содержание. Композитор жил бедно, страдал, но спасался чтением и мечтой. Мечтой о том, что вот-вот он восстановит душевное равновесие и возобновит работу над «Мейстерзингерами». А уж они-то точно принесут ему славу!

Гонец от Людвига

Наша история приближается к маю 1864 года. Как и в начале моего повествования, как и полтора года назад, Рихард Вагнер пребывал в депрессии. Он скитался, бедствовал, скрывался от кредиторов. Творческий процесс затормозился. Композитора часто посещали мысли о самоубийстве. Совсем внезапно все его страхи остались в прошлом, а самые смелые мечты сбылись, потому что, словно из ниоткуда, подобно Лоэнгрину, появился спаситель, о котором Вагнер даже и подумать не мог. То был молодой король Людвиг II, только что вступивший на баварский престол.

Людвигу и его взаимоотношениям с маэстро стоит посвятить отдельное выступление. Король, которого считали сумасшедшим! Король, который ради Вагнера опустошил казну! Вспомните карикатуры о знакомстве монарха с маэстро, где друзья обмениваются подарками: Людвиг дарит Рихарду трон и корону, а Рихард Людвигу – простецкий стул и свой любимый берет. Но ведь они оба прославили Баварию!

Сложись история по-другому, кто знает, увидели бы мы сейчас замок Нойшванштайн? Смог бы Вагнер завершить «Мейстерзингеров» и «Кольцо нибелунга»? Написал бы он «Парсифаля»? Был бы когда-нибудь построен вагнеровский фестивальный дом в Байройте, да и существовал бы сам фестиваль? А чем была бы известна Бавария, кроме своего отменного пива?

Но это – тема особого разговора. Сегодня мы просто завершим историю вагнеровских скитаний счастливым концом. Посмотрим на эмоции и на чувства Вагнера в тот момент, когда он узнал об избавлении от груза житейских проблем.

Дело было 3 мая 1864 года. Рихард Вагнер тайком приехал в Штутгарт в поисках заработков. Тайком, поскольку его преследовали венские кредиторы. А ещё его преследовал издатель Шотт со своими претензиями: где первый акт «Мейстерзингеров», за который уже давным-давно заплачено? Нервы у композитора были на пределе.

Он прятался от посторонних глаз, но навестил своего знакомого Карла Эккерта, капельмейстера королевского театра. Тот пообещал помочь Вагнеру и пригласил его к себе домой на ужин. На тот же ужин был приглашён управляющий театром, раздумывающий о постановке «Лоэнгрина». В разгар ужина в столовую зашёл слуга Эккерта. Он доложил, что явился незнакомец и попросил передать господину Вагнеру визитную карточку. На ней было написано: «секретарь короля Баварии». Вагнер не на шутку испугался. Он подумал, что это проделки венских кредиторов и умолял сказать посетителю, что его здесь нет.

После ужина Вагнер вернулся в гостиницу. Теперь уже хозяин гостиницы сообщил ему о том, что его разыскивает какой-то господин из Мюнхена – он сказал, что искал Вагнера в Вене, и его отправили сюда. Вагнер испугался ещё больше: если человек приехал из Вены, то только с одной целью – взыскать долги или арестовать его. Как он не старался прятаться, его местонахождение раскрылось.

Вагнер упросил хозяина гостиницы передать незнакомцу, что будет только утром. Надеялся обдумать за ночь, можно ли успокоить венских кредиторов перспективами гонорара от штутгартской постановки «Лоэнгрина»? А постановка эта не была гарантирована, и всю ночь Вагнеру не давали уснуть перспективы оказаться в долговой тюрьме.

Незнакомец вернулся в гостиницу ни свет ни заря. У Вагнера уже не было выбора – пришлось его принять, композитор был готов дать отпор. Но оказалось, что это действительно был секретарь короля Людвига. Он привёз Вагнеру письмо от короля, в котором ему было обещано покровительство и избавление от всех жизненных невзгод. Секретарь вручил Рихарду подарки от короля, портрет и перстень, и приказ: немедленно доставить Вагнера к Людвигу в Мюнхен. Наш герой не мог поверить своему счастью. Он чуть не потерял дара речи и покорно проследовал за незнакомцем.

Позвольте мне прочесть строки, которые Вагнер написал баронессе Раден (а по сути – Великой княгине Елене Павловне) после первой встречи с королём:

«Хочу известить Вас о выпавшем на мою долю невыразимом счастье. Всё, что есть на свете невероятного и драгоценного, обратилось для меня в чудную действительность.

Молодой король знал меня и мои потребности. Он предложил мне устранение всех забот, упорядочение моего материального положения и средства для осуществления моих художественных планов. Мне гарантирован невозмутимый покой для работы. Предполагается, что после окончания «Кольца нибелунга» я поставлю его на сцене, соображаясь с моими планами.

Этот чудный успех ниспослан мне свыше! Сообщите о нём доброй, дивной и глубокоуважаемой женщине, которая первая приняла столь сердечное, великодушное и заботливое участие в моей судьбе: повергните весть о моём счастье к стопам нашей дорогой Великой княгини, как дар признательности, приносимый мною её благосклонности и милостивому отношению ко мне.

Наконец-то мне представился случай обрадовать Вас! Сколько счастья даёт мне уже одно это! Поверьте, именно у Вас, в Вашем благородном кругу, во мне зародились надежды на возможность, которая осуществляется теперь так божественно прекрасно. Вы пробудили в моей душе веру в собственное достоинство, которое, наконец, нашло себе оценку!»

На этом я хочу завершить свою историю. Не только биографическую историю о маленьком, но важном, отрезке из жизни Рихарда Вагнера, но и поучительную историю о том, что никогда не стоит прекращать мечтать. Помните, в начале выступления я задался вопросом: что придавало композитору сил для творчества? Полтора года его жизни «от княгини Елены до короля Людвига» дают нам ответ: вера в свой талант и мечта. Подобно явлению светлого рыцаря в «Лоэнгрине», подобно появлению короля в жизни Вагнера, мечты сбываются.