Рихард Вагнер

Традиция литературной обработки мифа, вероятно, так же стара, как и сама литература. Собственно, что есть миф, как не результат многовековой истории творческого пересказа услышанного или прочитанного? Из этого прямо следует факт, который авторами литературных обработок почему-то редко осознается: любое талантливое дополнение, сюжетный поворот, новая интерпретация мифа, сколь бы оригинальными и "авторскими" они ни были, питают, в числе прочего, сам миф и становятся его частью в глазах последующих "обработчиков".

Древнейшие дошедшие до нас варианты легенды о Тристане и Изольде не содержат упоминания о любовном напитке - просто рассказ о непреодолимой любви, которая оказалась сильнее всех других чувств и обязательств. Потом кто-то в глубоком средневековье додумался до чудесного питья, выпитого по ошибке, объяснив и оправдав нарушение христианских заповедей и вассальных клятв непреодолимостью волшебства - и этот сюжетный элемент прижился, врос в легенду, размножился в сотнях версий, песен, картин и баллад, даже стал центром интриги. Вагнер в своем варианте сюжета по сути заменил волшебное объяснение сюжета психологическим: Изольда и Тристан выпивают яд, выпивают сознательно, как добровольно принимаемое наказание за взаимную измену, и именно уверенность, что они уже за гранью жизни и смерти, разрушает клятвы и обязательства и позволяет им дать волю чувствам - ошибка лишь в том, что питье ядом не оказывается, но и любовным напитком уже вполне может не быть, волшебство здесь стало излишним.

Сюжет вернулся к древнему реалистичному варианту, хотя и на гораздо более глубоком и сложном уровне - и продолжил развиваться дальше. В современном детском сборнике древних легенд и сказаний мне встретился новый вариант уже вагнеровского сюжета: Изольда, не желая выходить замуж за Марка, выпивает яд, а Тристан пытается ей помешать, но не успевает и в отчаянии допивает остатки. И тут-то выясняется, что напиток был любовный... Авторы детской адаптации, честно добавив в классический сюжет даже мелкие детали вагнеровского либретто, вроде сетований Изольды, что она не умеет заклинать ветер, тем не менее, вернули избыточный, но сказочный любовный напиток, которым и объясняются дальнейшие события.

Аналогичные трансформации за свою многовековую историю претерпели и легенда о Тангейзере и средневековое предание о состязании певцов в Вартбурге. Если причиной непризнанного покаяния Тангейзера с самого начала было его гостевание у Венеры, то повод "войны певцов" с развитием сюжета менялся. В древнейших вариантах сказания певцы рассорились из-за того, что один из них вздумал прославлять не того герцога и только для спасения от последовавшей вражды попытался призвать "силы Зла". В более поздних вариантах, в том числе в интерпретации Гофмана, именно обращение одного из участников к дьявольским силам ради получения музыкального дара становится основой конфликта.

Однако, идея объединить этот сюжет с легендой о Тангейзере, несомненно, принадлежит Вагнеру - в его опере состязание трансформируется в спор о сущности любви, и мнение о ценности плотской любви становится причиной изгнания и покаяния Тангейзера. И вот мы уже видим на прилавках современных книжных магазинов новый роман фантаста Юрия Никитина "Тангейзер": вагнеровский сюжет, привязавший Тангейзера к состязанию в Вартбурге, излагается в новом варианте. Здесь Тангейзер сознательно, в том же турнире о сущности любви, поет похабный гимн Венере не для того, чтобы победить, а для того, чтобы подорвать успех предыдущего оратора, тоже выступившего в защиту плотской любви, хотя и много сдержаннее - и все это с благородной целью не позволить отдать Елизавету этому типу, а оставить победителем друга Вольфрама. Вот такой поворот - и многочисленные поклонники творчества писателя (большей частью, слыхом не слыхивавшие о Вагнере) уверены, что имеют дело с обработкой народной легенды.

И, в сущности, они правы: литература взрастает на мифе, который, в свою очередь, поглощает её, чтобы питать последующие поколения интерпретаторов - как коралловый риф ветвится и цветет, прирастая скелетами тех, кто над ним поднимался.

Так же случилось и с сюжетом о "Кольце Всевластья": известно, что Толкин решительно отвергал предположения о связи его эпопеи с вагнеровской тетралогией, объясняя сходство отдельных деталей тем, что они опирались на одни и те же мифы. Вопрос лишь в том, что казалось собственно мифом самому Толкину? Ко времени, когда он начал изучать скандинавскую мифологию, вагнеровские идеи уже вросли в миф, породив новые связанные с ним мемы, выражаясь современным языком. Следы этого явления можно заметить даже в мелких эпизодах, на которые редко обращают внимание. Например, сцена в "Зигфриде", когда Вотан приходит к Миме под видом Путника и затевает игру в загадки, очевидно, опирается на "Видении Гюльви" из "Старшей Эдды" - и гость называется Путником, и наборчик вопросов почти совпадает. Однако, в Эдде целью расспросов является лишь получение знаний или даже, скорее, проверка декларируемой мудрости собеседника. У Вагнера же Путник берется отвечать на вопросы хозяина, чтобы получить от него услугу и рискует, при неудаче, своей головой - и мы встречаемся с сюжетом в этом варианте уже в "Хоббите".

Еще заметней это влияние в самой концепции Кольца, дающего власть над миром. В исходном сказании "Эдды" и в саге о Вельсунгах присутствует прОклятое кольцо, изначально отнятое силой у карлика Ангвари и приносящее несчастье всем последующим владельцам, но оно никак не связано с властью. У Вагнера же, как и у Толкина, прОклятое сокровище заявлено как средство получения власти над миром - причем, что характерно, именно заявлено. И у Вагнера, и у Толкина оно реально не приносит никакой власти никому, кроме изначального владельца - остальным достается только проклятие. И, с другой стороны, Зигфрид дольше всего противостоит этому проклятию, потому что он к власти не стремится. Как тут не вспомнить Фродо и Бильбо? Как это ни кажется смешным, общепризнанное толкинское ноу-хау, милые веселые хоббиты, по сути, являются развитием образа вагнеровского простодушного Зигфрида.

Все это сказано ни в коем случае не в укор Профессору: сознательное или бессознательное усвоение и творческое развитие чужих идей - это, собственно, основной механизм развития культуры, и тот факт, что вагнеровские либретто заметно повлияли на последующую мировую литературу, говорит только в пользу их идейной силы и оригинальности, но вовсе не против последователей. Мы приводим здесь полностью статью Кирилла Королева, более подробно излагающую мифы, послужившие источниками вагнеровского сюжета, и посвященную, в числе прочего, сравнению произведений Вагнера и Дж.Р.Р.Толкина. Замечательный анализ влияния вагнеровских произведений не просто на все дальнейшее развитие фэнтези - на сам принцип её возникновения - изложен в статье М.Назаренко "Рождение фэнтези из духа музыки", размещенной в разделе "Статьи". Богатый материал о трансформации мифологических источников в произведениях искусства и их взаимовлиянии приведен также в статье М.А. Штейнмана "Игра с мифом в трилогии Дж.Р.Р.Толкина "Властелин колец", там тоже подробно разобрано воздействие вагнеровского цикла на роман Толкина, ставший сам по себе родоначальником целого литературного направления - однако, поскольку статья посвящена больше Толкину, чем Вагнеру, на неё ограничимся только ссылкой.