Рихард Вагнер

ПОЭМА ПРЕИМУЩЕСТВЕННО ДЛЯ ВАГНЕРИАНЦЕВ (ППДВ)
Краткая инструкция
1. При первом прочтении ППДВ предназначена для последовательного непрерывного чтения целиком или до конца отдельной части.
2. Список Действующих лиц предназначен для ознакомления перед чтением соответствующей части ППДВ и, при необходимости, после окончания чтения. В крайнем случае, допустим возврат к Списку по завершении главы (обозначенном пятью точками), если смысл главы остался непонятен ввиду неясности с персонажами - при столь тяжёлом течении облегчения, скорее всего, не наступит, но попробовать можно.
3. Данная инструкция появилась, так как выявлены случаи использования ППДВ вообще и Списка Действующих лиц, в частности, не по прямому назначению. Список, как и прямая речь героев, сделаны цветными для упрощения восприятия, а не для его усложнения с постоянной сверкой, кто что сказал. За такого или любого другого рода неправильное использование ППДВ администрация ответственности не несёт.

ЧАСТЬ I

Действующие лица:
.
Вольфрам
Генрих
Альберих
Даланд
Логе
Миме
Доннер
Матрос
Парсифаль
.
Однажды на сайтике жёлто-бордовом,
который - вот наглость! - назвался порталом,
у модера крышу снесло не хреново -
так время для трэша на сайте настало.

А сайт был приличный, про оперы - или
точней, про гезамты-кунстверки в трёх актах,
точней, про того, кто великотворил их -
короче, герой его был Рихард Вагнер.

Матчастью хранил сайт статьи и либретто,
дискуссии, диспуты, дискурс, систему
(не знаю, к чему бухгалтерия эта,
но опись в нетленках - известная тема).

Подкастов не юзал, но были картинки.
Одна как бы с котиком даже - ну вроде...
Как в голову только могло забрести нам
в таком благолепье открыть блок пародий?

Ведь вагнерианцы - народ, знамо, горний,
на хиханьки всякие он не ведётся.
Ну кто б мог подумать, что гугла проворней
свой Закс иль Бекмессер в Вальгалле найдётся?

Не может дальнейшему быть оправданьем,
что первый же комик наш рифмо-эксцессом
в кунстверке о сам себе любом Тристане
взнёс Марка с сосны наблюдать за процессом.

Ещё раз: здесь быть оправданий не может.
Могли б ещё быть, коль нам воли б достало,
пристроив на те же сосновые ложа
Брангену и Мелота и Курвенала,

сдержаться на этом! Но мы веселились
(да-да, уважаемый Fremder - совместно!
Голландец и Закс у нас в сосны вселились
без всяких от вас заявлений протестных)

Скажу даже больше: к галопу историй
вы сами и дали затравку в том разе,
когда у вас, с Вольфрамом Генрих поспорив,
с сосны - чисто дружески! - сшиб его наземь.

А ноне спасаться вы, видите ль, взялись...
Нет, всем я припомню - Бекмессер, вы где тут?
Кто влез к нам читать свои вельзунг-морали,
порушив размер? Между прочим, вот этот

конторский формат мне совсем не сподручен.
Им Гегель по Генделю том примечаний
сзанудить бы мог, злой изжогой замучен.
Но, впрочем, и в этом мне нет оправданий.

Довольно же бряцать вступительным бубном -
повинную чёлку да не покарают -
тем паче, что дальше пародий не будет,
а будет история вовсе другая.

Из вагнер-десанта в тристановских соснах,
который у нас разгулялся вначале,
в неё, кроме Вольфрама с Генрихом звёздных,
Голландец и Сента бочком лишь причалят,

да Парсифаль, Мелоту голову снёсший
за не каноничную речь о мадоннах.
С него прямо с места в карьер и начнём мы
паноптикум новый - ще бильш не свидомый!

Цитирую только себя - копирайтом
чтоб мне со спасёнными здесь не делиться.
Итак, в соснах с Генрихом поздним прайм-таймом
беседует Парси - таков расклад в лицах.

. . . . .

— Вот про аморальность вы, сэр поэт, верно.
— Тебя ещё тут не хватало, скаженный!
О, Вольфрам, здорово - прости, я наверно...
— Без шума слезай - и на юг сто саженей.

— Эй! — выполз тангейзер к речушке кустами.
В рот Вольфрам из фляги докапывал сусло.
— Ты тоже поэт? Есть работа - за нами
ступайте вдоль этого мутного русла.

Оно, чей был глас, и его сотоварищ,
мелкушны, горбаты - во тьму уломились.
— Ты, Вольфрам, рехнулся? Какие-то твари...
Какая работа, скажи мне на милость?!

Об них меч-то пачкать не зло любопытно!..
— Слышь ты, звезда в шоке, убавь обороты.
Потише калякай и двигай копыта.
Такой, может, в жизнь не видать нам работы.

Пока ты в понтах на сосне упражнялся,
я тут походил, покурил и о тварях,
как ты их назвал, кой-чего разузнал я.
У них, Генрих, гельда - как хмури в их харях!

Живут они прям на пласте его - эка?
На золоте то есть.— Вот эти крысяги?!
— Сам крыс! Нибелунг же прабрат человека!
Обидеть-то может нас, ясен пень, всякий,

один вон начпокал аж тетрапрограмму.
И чё он добился? Попсарь-упроститель...
Тут надобно образ создать многогранный!..
— Ну, коль нибелунг ты, то я - Нефертити.

— Не верит! Не верит! А я говорил же!
Достал ты вознёй своей с этим искусством!
"'Чем хуже я Странника..." Пузом не вышел!
— Чурбан ты болотный без нижнего чувства!

Рычало-визжащим комком вновь умчался
дуэт провожатых, вспылив на уклоне.
— На их пропаганду в гешефте не чалься,
вобще они братья.— Да я так и понял...

— Сдадим наконец-то налоги и штрафы,
и - Генрих - в ландграфы податься мы сможем!
— Ну ты тоже скажешь! Уж прямо в ландграфы...
хотя... Это что ещё? Господи-боже...

Пробравшись пролеском на свет осторожно,
застыли в последней тени други разом.
Им нечто предстало, чего невозможно
объять хоть бы острым умом, хоть бы глазом.

То были огромные сосны - четыре
срослись в основанье ствола грозной силой,
и так расплелись, разошлись кроны вширь их,
что древо на ясень скорей походило.

Мерцало, дышало, шумело, искрилось -
жило, поражая размахом и статью.
И многое вскоре в ветвях различилось,
нашлись, кстати, там и бранчливые братья.

Но руки их были пусты, что неверно
на целях визита сказалось по ходу.
— Слышь, как тебе эта хвостатая скверна?
— Да Генрих, наверх лучше глянь - это ж Вотан!

— Ё, точно, а с ним это Доннер - не Фро, да?
Глянь, молотом как он - я просто хренею!
И Фригг... — Чё ты съел для такого прихода?
Какая же Фригг-то, когда это Фрея!

У ней на спине, погляди, платья нету,
глаза, как у кошки - да даже и шире!..
— А спереди в шлеме, валькирия это?
— Что дует в огонь? Он зачем для валькирий?

И вовсе не в шлеме она, а в короне,
как царственной Фригг и пристало, наверно...
А ты что-то много так путаешь ноне,
что в недоуменье приводишь Минерву.

— Да дурень чихнул на меня этот в соснах!
— Так что ж ты "Ума Возвратитель" не выпил?
— Ну я когда въехал, то было уж поздно...
а правду сказать, у меня весь он вышел.

— Не понял - тебе ж я привёз на полгода...
— Да знаю, но это фигня по сравненью...
— Сравнению с чем? Ты вклепаться во что-то?
— Да нет, просто к слову... А как твоё мненье,

вот мы им видны или нет? — Без понятья.
Похоже, что нет... и на что мы сдались им?
Ведь мы не герои с какой-то там статью -
нет, ты-то конечно, но здесь кругом листья.

— Харе прибедняться, братан! Ты же выше
меня на пол-локтя и в дамьетском гейме
троих укокошил - и это все пишут!
и это все знают. — Зато ты тангейзер.

А я уже, стыдно сказать, о романе
тут думал. — И чё? Ты ж его не ночнушкой,
наверно, напишешь французской, где лани
танцуют в дворцах под часами с кукушкой.

Ведь чем невозможны французы? Морали
у них вразумительной нет в сочиненьях.
Все Ромульды славны, и дамы, и дали -
а чем они славны? — Твои предложенья?

— "Храбрейший Харольдус, того победитель,
кто был хуже всех из его побеждённых..."
— Но так формалистская ересь, простите!
Чем хуже он был? Объясненья же ждём мы.

— Да это всего фантазический грех же...
— Проснулся! Уж год как его отменили.
За это по полной гнут в максимах свежих,
французов с десяток уже так закрыли.

— И после ты скажешь, они не достали!
— Достали, но что теперь трясть кулаками?
Канон-то уж принят... Гляди, ствол - из стали!
— Не ствол это сам, а в нём меч вбит под камень.

Похож на рисунок из "Конунгов в лицах"...
А помнишь, как нам запрещали их прежде?
— Да конунгов нет там нигде - лишь зарницы
как будто бы бьют, но красиво, конечно...

Луна, утвердившись в ночном верхорядье,
широким мазком рисовала бровь-соболь.
По отблескам знали ветвистые братья,
что в пляске хвосты закружились особой.

Смотри, не смотри, на минутку, часами,
моряк, не моряк, пропадёшь иль вновь дома...
— Ну вот, эти тоже... — А ты думал, самый
ты здесь? Впрочем, на, — дунул облаком Доннер.

. . . . .

— Слышь, Вольфрам, а мы уж на сколько проклятий
туда наглядели в нетвёрдой-то вере?
— С русалками, Генрих, боюсь и считать я -
пойдём-ка мы лучше с тобою к Венере.

— Эх, вот бы кого хоть разок вновь увидеть!..
— Увидишь - из Вормса куда бы ей деться?
— Ну да... отолью - и давай уже двигать,
до берега здесь, между прочим, вёрст десять.

Вот эти глаза его видели точно -
она не русалка, живая, из плоти...
— Ну чё, я готов на поход полуночный.
— А?.. Да, ну пошли, щас луна выйдет вроде...

И вышла. Они оглянулись. — А кстати,
ты помнишь, зачем мы пришли в эту заросль?
Вот Битерольф, зуб даю, там бы остался
хреначить бабло, а ночами - русалок.

— А сам ты как будто бы понял всё сразу!..
— Не, просто в гешефтах ты мимо по ходу.
— Ну да, есть такая засада и правда...
А ты нагешефтил хоть в Кобурге что-то?

— Не знать тебе лучше того, что я встретил.
Поверь. На корабль провожу тут тебя я...
— Чего, я не понял? Проводишь?.. Ты сбрендил?
Куда?!.. ё!.. храни нас, Мария Святая...

Вкруг лес кувырнулся за треском и воплем.
— Блин, я уже думал, в геенну стартую...
— Ты цел? — Вроде да... Нет, не лезь сюда, Вольфрам,
давай лучше руку иль палку какую...
.
Пантере, чтоб взвиться свистящей пружиной,
достаточно лап своих сильных упругих.
Двуногому, ежели он не Нижинский,
чтоб прыгнуть изрядно, нужна рука друга,

и крякнуть, и ногу вдавить в боль, и спину
схватить, из которой рука взмыла реей,
и после охлопать себя, как ком глины,
не убыло ль где с апогея творенья.

Всё это не нужно бы было пантере.
И пара пантер не взялась бы по борту
крутиться у ямы, её глазом меря,
к охоте ночной совершенно не годным.

Приличным пантерам на ум не пришло бы
заспорить, тут пять иль шесть футов, к примеру.
Но в гибком рывке своём вверх всего больше
был всё-таки Генрих похож на пантеру.

— Охотники, ёж их, наставят ловушек...
А как-то она нам сюда миновалась?
— Не знаю. Но факт - как понёс свою чушь ты...
— Ой, всё - трепетатели чешут мне вальсом.

— Ты точно в порядке? Сгружай-ка мешок свой.
— Да не, я в порядке, и руки с плечами.
И всё уж - отсюда тропою широкой
покоем дойдём напрямик мы к причалу.

— Дойдём мы, конечно, покоем - и так же,
без гона и пафоса - чисто покоем
про Кобург и встречи свои ты расскажешь,
куда "Возвратитель" дел - и всё такое.

. . . . .

— Писал я про диспут тебе "В мире вышнем"?
Его ж объявили пред всею верхушкой -
вот я "Возвратитель" под это и выжрал.
— Прям весь? — Да не весь, а всего четвертушку.

Являюсь туда, значит, весь такой дельный,
а мне от ворот поворот - мол, холера,
и встреча, мол, будет в другой понедельник.
Ну чё - я домой. Прихожу - недомерок,

который у тёти моей вместо пупса,
метнулся - мол, он на колодец за чистой.
А я же расстроен был, а в ведре пусто -
ну рома бутыль я за час и подчистил.

— И что, четвертушка зашла? — Если б только.
Щекан этот мелкий, как утром открылось,
ценитель французских ночнушек застольных.
Причём хоть бы раз взял свою, тупорылый!

У тёти Агаты зато свёл штук тридцать...
— Тут без вариантов, увы, друг мой милый.
Ведь я своего как-то вынудил Фрица
идти не с моей - так в его не вместилось!

Последних пять строчек не влезли в реале.
Он выл прелым волком! Потом с ним ходил я,
чтоб эти пять строчек ему дочитали,
писец ни в какую - контракт! Лишь Матильда

из Фульда случайно в тот раз помогла нам.
С тех пор я зарёкся подсчитывать убыль
от этих ночнушных французских романов.
Ну раз сочтено у них так, что на грубой

дешёвой они не вмещаются ткани,
что сделаешь? — Я бы тогда выгнал лучше,
будь Ганс мой с таким же вдруг образованьем.
Считает он бойче меня, если случай,

но, к счастью, читать не приучен нисколько.
— Не, так я не против, чтоб Фриц про природу,
а ты-то к чему поминал о застольных?
— Да в серии этой последняя мода:

чтоб смерды над рыцарем востро шутили,
мешая в питьё ему к пущей укачке
шаманки - вот он в ром и слил "Возвратитель".
И ладно бы это - паскудная пачка

"Султанские ночи" туда же влепила.
Ведь так и остался он без наказанья!
Как тёте расскажешь?.. — С тобой-то что было?
— Да толком не въехал я, очень был занят...

— Ты хочешь сказать, что "Султанские ночи",
"Ума Возвратитель" и порция рома
прессуют конкретно, что занят ты очень?
— Я розовых кошек спасал от погрома.

Метнув на тангейзера чёрный прообраз,
вжал Вольфрам:— Надеюсь, гипербола это?
Ты Тильду иль Хильду, как назарей добрый...
— Нет, Вольфрам: ни Тильду, ни Хильду, ни Грету.

— Замолкни! — Без мазы, известна мне булла.
И это был он, Символизмус Леталис.
— Жечь пробовал? — Трижды с причастья, но буквы
все, как на приходе, в поэме остались.

— Копец, — Вольфрам вдоль по тропе зачелночил.
— Прощай, сочный Дойчланд, голштинки, рулады...
— Здесь Броккен-офшор для бакланов? Короче,
сектантство твоё амнистировать надо.

— Никто не отпустит мне. — Есть способ верный.
Алкиник один озарением вывел -
ему был вобще Футуризмус Инфернум!
Туда, — дунул Вольфрам с дороги под ивы.

. . . . .

Швырнулась сова - или даже три сразу,
трава прошуршалась, шипя недовольно -
шкворчал и клубился лесной мглистый разум.
Но зигфридно - в целом - шли Генрих и Вольфрам.

— Слышь, Вольфрам, куда мы? Вернёмся же эдак.
— На три сорок восемь свой компас ворочай -
дуб лучше ищи. — У меня шлема нету...
— Да кто б сомневался.— ... Прочёл, между прочим,

я пьесу твою про трёх позенских Чорзе -
прикольно, и рифмы не стары, и... — Генрих,
день ангела у меня в марте. — При чём здесь!..
Советов просил? Вот получишь ты хрен их.

— О, вон он! — Вот это стволина! И даже
совсем пригибаться под ним не придётся...
я свой шлем использовал только недавно...
Короче, спасибо. — Да ладно, зачтётся.

Пока я чертить буду, Генрих, ты должен
всё лишнее из праволобья распомнить.
Тринадцать минут - это вовсе не долго,
за них сгенерить нам всё нужно по полной.

— Ты хоть намекни, куда нусом идти-то?
— На Вартбург - ближайший турнир там ведь вроде.
— Я думал, ты сам бы хотел победить там...
— Речь не о победе, а даже напротив.

— Врубился - я слышал про этот твой способ,
но в нём нереально все высчитать сроки.
— В нём сроки совсем не важны, ты не понял.
Короче, ты голову чисть, а я строю...

Врезались кресты вкруг друзей троеперстно,
взметая следы тополиного пуха.
Спрямившись, вновь Вольфрам бит заиграл сверху.
— А это зачем? — Чтобы Он и не нюхал.

— Я дикости вашей вобще поражаюсь:
гуманностью дал Он вам шлем-невидимку,
чтоб хомос раз в год мог грешок иной жалкий
без страха за гнев Его сделать в заимке.

На кой вы сдались, чтобы вас ещё нюхать!
Когда б видел всё под любыми перстами,
коль собственной милостью б не отвернулся,
узрев, как ты купол малюешь крестами.

— Братан, у тебя что по логике было?
Комиссию как ты прошёл на Крестовый?
Нюх - это ж не глаз, чтоб отвесть его тылом,
он сам по себе осязает бедовость.

Второе - кто дал тебе супер гарантий,
что только лишь Он за тобой наблюдает?
Ведь дьяволу в нюхе, известно, нет равных.
Иль пофиг тебе замануха такая?

Не, ежели так ты удал и отчаян,
могу не апгрейдить на шлем я уловок...
— Да нет... ну прости, что отвлёк - я же чайник
и просто не видел таких нюхоловок...

А я так смогу? И молитва какая?
— Обычная и про себя, "За спасенье".
Тут, главное, все прокатать вертикали,
но это тебе, блин, сейчас не по теме.

Ну вроде бы всё... Значит, слушай: мы в Вартбург
с тобою поедем раздельно, я первый.
Ты ж прямо к турниру прискачешь - и как бы
весь томный такой, будто был у Венеры.

Ты, собственно, можешь успеть туда слазать,
а весь экстерьер нужен, чтоб Райн и Битер
слегка напряглись бы от зависти сразу,
при этом задирок им не говори ты.

— Как конь, что ль, молчать? — Продержись до турнира.
— Там тема "Катарсис любви"? — Да, он самый.
Ты ж выразишь прелесть венерина мира...
— Рехнулся ты, Вольфрам? Такое - при дамах!..

Уж лучше я здесь на берёзе заранье...
— Да текстом прямым и не клей ты афиши!
Античней на вещи смотри - просто радость
природной любви ты им песней опишешь.

— Чтоб клуб щуповислых меня тут же выпер?
— Не выпрут - я ладно толкну им арапа,
Элизабет тоже предпримет свой выпад -
и Герман спровадит законно до Папы.

Отправишься в Рим в летний тур покаянный...
— А тридцать три дня, чтоб в тюрьме? — Развод лохов.
В завязке же видел алкиника сам я.
Нигде не сидел он. — А тридцать три - пёхом?

— Ну это примерно, там срок один важен:
три дня посмотреть, как другим отпускают.
— И что отвечать ему, как уж он скажет:
"В чём грех твой?" — Ну как, вот в любви такой каюсь...

— А если он скажет на Тильде жениться?
— Так замужем Тильда - ты, что же, не помнишь?
— Да, точно, забыл... а Венера - вдовица!
— Она тебя всё-таки старше на сколько ж!

Не, тут без зашквара - он сам в женском смысле,
ну раньше... гнобить тем же было б отстойно.
— А кошки? — Он в кошках ни ляса не смыслит.
Ты скажешь - поэт, и писал не про то, мол.

Ведь папа уж старый - о ересях лишь он
о старых и может спросить иногда там...
Но ты, говоря с ним, конечно, молиться
о всём своём будешь наследстве богатом.

— Послушать тебя, так в таком человеке,
как Папа, для всех лишь рапсодий небесный...
— Фигась! Это что у тебя, новый деген?
— Прикинь! Я тащусь от него, если честно.

Смотри, здесь заточка такая двойная -
он вправо идёт, как косой по траве прям!
И с этого, видишь, как сделано, края...
— А ты его пробовал? — Только на вепре.

— А ну-ка... ой, нет, мы же в шлеме, нельзя же -
давай убирай красоту эту к псу, блин!
— Да сам же ты... — Всё, убирай, "ты же, я же" -
мы так ничего же с тобой не обсудим!

Короче, мы встретим тебя у распятья...
— Да это понятно, ты лучше шепни мне,
с чего ты решил, что Элизабет так-то
легко против всех нашу сторону примет?

— Она тебе точно испросит прощенье.
— У вас что-то было? — Нет, что ты - уж дольше
трёх месяцев ждёт твоего возвращенья.
— Не понял - ведь ты же ей нравился больше...

— Ну, может, когда-то - теперь там другое.
— С чего это вдруг? — Ты напрасно не веришь.
— Она тебе что-то сказала такое?
— Ну да... что хотелось бы ей, чтобы Генрих,

ну ты то есть, был бы сейчас, мол, тут рядом.
— Сама так сказала?! — Ну нет... подтвердила.
Мы с ней как-то просто гуляли по саду,
зашёл разговор - она взгляд опустила

и молвила "Да" мне на эту догадку.
— Так что ж ты молчишь?! — Почему - говорю же:
с её стороною всё будет в порядке.
В её, кстати, честь и назначен весь ужин,

и Герман... — И хрен с ним! Она что сказала?
— Да Генрих, не это теперь думать надо!
— Вы, значит, гуляли - смотрели на зал вы?
— Да нет, мы стояли тогда у ограды...

— И ты... — Ну сказал я тогда, что наверно,
ты хочешь, чтоб Генрих сейчас был бы рядом.
— Она была грустной? Рассеянной? Нервной?
— Да нет, она просто спросила меня там...

— Спросила о чём? — Ну спросила: "А знаешь,
чего б мне хотелось сейчас?.." Я ответил,
она подтвердила - и хватит, иначе
мы так ничего не решим с делом этим.

Без жести на баттле - затея пустая.
Поэтому ты на мой стих тоже клюнешь...
— Но, Вольфрам, ты выбора ей не оставил...
Как мог ты такое? Ведь ты её любишь...

— Со мной будешь спорить, как будто с врагом ты...
— Она же не это совсем... — ... чтоб никто нам
не мог предъявить, что опять заодно мы,
иначе в столетнем баяне потонем.

— Братан, может, это тебе в Город Божий
сгонять пару-тройку разочков ногами?
Оно, говорят, на всю голову тоже
больным иногда хорошо помогает!

Авось полегчает. — А это не ересь.
— Конечно, не ересь! Гордыня - грех смертный!
Она говорила с тобою доверясь,
тебе ж подавай, чтоб ещё опровергла,

ещё подтвердила - ты не охренел ли?!
Она к тебе первой - Элизабет!.. — Время.
Ну ладно - обтёрли, уж сколько успели:
всё, нет больше силы волшебного шлема.

. . . . .

Ползло малоходное утро с востока.
Трава на прогалинах бледно синела,
темнелся привет от сапог росно-мокрых.
— Один лишь вопрос: ты зачем это сделал?

Без взгляда, без вздоха, без трепета Вольфрам,
водя по земле туго стянутым мысом,
ответил молчаньем слов пять или восемь.
— Давай я скажу ей. — Не надо, нет смысла.

Пойми, уже эта пружина разжалась.
Мы после с ней много чего обсудили,
и всё, что в тебе и в стихах раздражало,
сама поняла она иль объяснил я.

— Да к чёрту стихи! — Нет, не к чёрту. Ей важно
женою быть светлого гения верной.
— Мой друг, у тебя, подскажи-ка, на сваху
патент или так промышляешь, мизерно?

В моих обстоятельствах это не праздный
вопрос, согласись, и напомни мне, кстати,
когда говорил о женитьбе хоть раз я?!
— Да кто тебя может жениться заставить!

Но парой вы точно бы были красивой.
— Про сваху ещё раз вопрос зажигаю.
На кой ты вобще бред развёл этот сивый?
— Да Генрих, ты просто в расклад не въезжаешь.

На пятницах вчастую ты оставался
ньюсмейкером главным, хоть был и вне зоны.
Хвалы и хулы там в твой адрес хватало
без всяких моих дефиниций резонных.

— Кто б в Вартбурге взялся меня вдруг пиарить?
— Представь себе, Герман и добрые души
из дам - не забудь, ты ж у нас ещё арий.
Фра' Гросс обожает арийские уши!

— Ты зад свой когда-нибудь в зеркале видел?
— Штаны ж я зашил - сколько было уж ниток...
— Так он у тебя до хренища арийский!
Бывало, как гляну - прям грыжа с завидок!

Нет, дамам запостить пора эту тему.
А то - что какие-то уши, когда тут...
— Я грохну тебя! — А вот с этим проблема:
в обратку Элизабет кто ж тебя сдаст-то?

— Да Генрих, ну это уже невозможно!
Не только Элизабет - мне это в ниппель.
Я мог рассказать бы, но ты не поймёшь же.
— Попробую всё же - давай, романист, блин...

. . . . .

— Я думал, что сдохну тогда. Боже правый!
Вот так упустить, не попробовав даже!..
Ну Герман бы против был... — С лёту не прав ты.
Он сам гоношился, что выбрать бы дал ей.

— Ну да, меж ландграфов он выбрать бы дал ей,
но только не между таких нищебродов.
— Эгесь! А как я-то тогда затесался?
— Ну, рента твоя - это всё-таки что-то.

— Её одному мне хватает зашкваром -
а как уж с женой широко заживу-то!..
— Ты видел мой дом, Генрих - в пне этом старом
сестру на чердак выпирать я не буду.

— А что там с походами? — Тишь вековая.
Ты ж в курсе, что наши не только с французом,
но и с итальянцем теперь расплевались.
— Ну можно к фламандцам, там, как-нибудь юзом.

— А толк в таком юзе? Натурно представь-ка,
как будет отлично в квартальном вердикте
у Германа это поведать и так-то
вскользь брякнуть, что конь у меня на кредите.

С какой меня башни он скинет, когда лишь
Элизабет имя я после озвучу?
— Я думаю, с правой. И да, тут печали,
но на фиг такие вобще закорючки?

— Её целовать, чтобы через полгода
смотреть, как она за другого выходит?
Нет, эта на мазо французская мода
меня даже меньше, чем башня, заводит.

Не то чтоб я прямо так думал в тот вечер.
Там было скорее другое, но после,
три ночи не спав в трёх словах бесконечных,
свалился - и, выдравшись, кажется, понял.

Не в тяжких трудах под последней свечою,
не рядом бредущей до дома под ливнем,
не первой всем бьющей поклоны женою -
я больше хочу её видеть счастливой.

Пусть выберет лучшего, чтоб так смеяться
всегда ей, не зная причин людской злобы.
А я буду другом - ну пусть трусоватым,
но всё-таки другом ей буду до гроба.

Быть может, когда ещё встречу такую,
в чьём сердце уверюсь без страха за нежность,
которую ставить на кон не хочу я,
чтоб было не больно за свет её с нею.

— Про трусость фигня. — Отчего? Я же струсил
— Не плохо б иным эдак трусить примерно.
— Растёр, может, туго я... — Нет, почему же -
на розовых кошек похоже, наверно....
.
Ну ладно - короче, всё ясно: мы в жопе.
Не то чтобы это великая новость... —
Действительно новость была не из топа,
и комментов к ней не явилось ни слова.

— Ты деген-то дай поглядеть, щас уж можно.
— Держи. Мой красавец! Скажи - ну хорош ведь?
— Хорош однозначно. Хотя было б сложно,
наверно, привыкнуть таким мне коротким...

Ничё, я по мокрым? — Махай на здоровье.
... Светает уже, а ведь мы-то с тобою
совсем ещё даже и не на дороге...
Чего этот кэп говорил о прибое?

— Что он им не связан, но как солнце в шильдик...
— Ну чё, прям по лесу? — Нет, я за тропину. —
Так без пиетета вприскок завершился
к столетнему дубу визит самочинный.

— Лошары, лошины, лошарища - лохи!
Не могут с девчонкой одной разобраться! —
в топ-сальто вскружил рыжий бестия Логе,
искрясь беззаботным смешливым паяцем.

— Но план их неглуп, впрочем, и клиентуре
вполне прокатить может, даже наверно.
Лишь поторопиться бы им с римским туром,
пока этот Папа отравой не свергнут...

. . . . .

— Ну вот, господа - наконец-то, а то уж
я трап убирать думал, раз вас так нету.
Простите немецкий мне скверный... — Ну что вы!
Отличный у вас, майстер Даланд, немецкий.

— Спешили вы, вижу я. — Да, пробежались.
— Внизу можно платье снять аль вот, извольте -
канаты тут, правда, заместо лежанок,
а это возьму сейчас...— Не беспокойтесь,

других не мешает нам скарб пассажиров.
— То наши с дочурой покупки, а это
прекрасные краски новейшие с жиром.
— В таких пузырьках? — Ну они для портретов.

Малюет дочура для шляпников модных.
Я вас законнекчу с ней, но мало позже.
— Конечно-конечно, когда вам угодно.
— Вот, кстати, последний портрет её тоже.

Таких, правда, нет ещё шляп авантажных...
— Да нет, уже есть... — Где ж? В салонах столичных?
— Вчера здесь такую мы видели также...
— Прекрасно как! Что ж, господин был приличный?

— Как вы, капитан он. — А это не сам ли,
которого бриг гешефт-класса перфектный
отплыл в эту ночь? — Да, похоже, он самый.
— Прекрасно как! Жаль лишь, не мог законнектить

я с Сентой их - ей это было бы лестно.
— Мы плату вам, майстер, внесём по прибытье.
Нас встретят там и... — Да конечно-конечно!
Ну что же, пойду объявлять я отплытье.

(Канальи! Мечей понавесят, а сами...
По шляпам судить всё же будет надёжней.)
— Не понял - кто встретит нас? Мы же в засаде.
— Никто. Ты видал загребущую рожу?

Под запах бабла дочь, не глядя, прессует!
Не в кассу объявы о наших балансах
таким бригадирам. — Ты прав, брат, плюсую.
Я руку-то, было, уж сунул в карман сам...

Но, блин, он обеда иначе не даст ведь!
— И всяко не даст, здесь включён только ужин.
— До ужина я окочурюсь! Вот разве...
— Алло, тормози - ты живым ещё нужен!

— А чё? Ведь они же на жире, и так-то
от всех понемногу - сойдёт неприметно...
— Не, Генрих, уж лучше заначку растарить,
чем рвать медведей от таких винегретов.

— Гляди, у ней колер вполне же натурный -
зачем она даже, чтоб ей малевать-то?
— Вы профи, конечно, месье Штукатуров,
и вот ваш балык с сухарём - жуй - и спать вон...
.
— ... Душевно идём - прям в аршине прут камни!
— Вобще человек он, сказали, толковый.
— Не вроде ль того, что с сосны начихал мне?
— Но если б не это, тот тип был бы клёвый.

— Ну да, прям тебе для романа пацанчик:
"Чихающий рыцарь", блин - чем не кунстверк-то!..
А помнишь, там - ну сразу после русалок -
как парень проплыл будто лестницей кверху?

И женщина после оттуда прошла так -
поспешно, тропою к востоку... — С кинжалом?
— Ну да, она словно старалась не плакать.
Ещё одна взглядом её провожала...

— Недолго - она была первой красивей.
И плащ на ней был из бус разного цвета -
однажды в Венедиге видел такие...
А та, что прошла, была просто одета...

— Прислал капитан вам вино с всем почтеньем
и к ужину ждёт вас. — Спасибо-спасибо!
Мы к ужину будем со всем уваженьем,
в семь ровно, мы помним.... — А мы не проспим ли?

— По пять будет в норме. — Тебя не срубает?
— Не прямо сейчас. — ... Ох, как ноет всё тело...
— Да завтра б хоть как-нибудь шмыгать ногами....
— .... А знаешь, друг Вольфрам, чего б мне хотелось?

— Меня утопить? — Ну не то чтобы прямо -
скорее дать в морду и чтоб ты поплавал.
.... Быть может, к удаче была эта яма...
— Наверно. Ты спи. — Как успели мы славно.....

На баке сновали, болтая, матросы -
лежало в отключке арийское ухо.
Раскинулись локти, лежали два носа,
мечту и покой в соляном ветре нюхав.

Лежали канаты, и спины лежали
на них с надлежащими вбок головами.
Всё лежбище это лежмя охраняли
два уха с двумя цвета брига глазами.

Курением тонким стлал Доннер с Вальгаллы
для путников солнцезащитную сетку.
За ужином Генрих был в явном ударе
и дважды на лендлер подзуживал Сенту.

.

© Copyright Sletelena, 2017
Любое использование данного материала допускается только с активной ссылкой на wagner.su либо по согласованию с автором.

---