Рихард Вагнер

Сейчас я на самом деле уже не могу вспомнить ход своей мысли при составлении опроса о лучшем воплощении Gesamtkunstwerk. И только удивляюсь собственной, мягко говоря, недальновидности. Как можно было на полном серьёзе полагать, что в таком опросе – фактически предназначенном для самых продвинутых и тонко чувствующих наших пользователей – есть какие-то другие варианты «победителя» кроме того, что случился? Обсуждать возможности «Дягилевских сезонов» и «Постановок опер самого Вагнера»…

Зато момент, когда до меня дошло, какой будет результат, помню прекрасно. Это произошло, когда я в процессе написания ответа на комментарий употребила слово «политика» – и буквально через пару часов истина выплыла из-за культурологических туч и воссияла мне во всей своей лучезарности! После этого остался, по сути, единственный вопрос: а могло ли быть иначе, если бы голосование проводилось не сейчас, а, скажем, год назад? И пока что я не нашла на него однозначного ответа.

Девятая симфония в марте

Это был «плановый» абонементный концерт – 9 марта, Госоркестр им. Светланова, дирижёр Владимир Юровский, хор Академии хорового искусства им. Попова, Девятая симфония Бетховена в редакции Малера. Как говорится, ничто не предвещало – но вышел Юровский и вместо того, чтобы раскланяться, отвернуться и взмахнуть руками, начал говорить.

Во-первых, нам сообщили, что помимо Бетховена мы прослушаем ещё «Уцелевшего из Варшавы» Шёнберга (возможно, тут не было никакого форс-мажора, а просто на сайте Филармонии лежала неполная программа). Во-вторых, было сказано, что Шёнберг пойдёт перед Бетховеном, с минимальной паузой и хлопать после Шёнберга не нужно (как выяснилось впоследствии, удачным изобретением Юровского стала постановка Шёнберга в начало этой связки, а вообще-то эти произведения складывали в одно и раньше). В-третьих, нам объяснили, почему всё будет именно так – и вот здесь нужно вспомнить, что тогда был за момент. Референдум в Крыму ещё не прошёл, а намечался на днях, и буквально за неделю до того появилось известное Письмо деятелей искусства в поддержку политики сами-знаете-кого, и это письмо подписал один наш выдающийся дирижёр, сами-знаете-какой.

Ничего этого Юровский не упоминал, а говорил как бы о другом, однако по ходу его говорения брови у меня уползали всё выше. Маэстро полагал, что исполнять вместе эти вещи Бетховена и Шёнберга логично и правильно, потому что обе они были написаны после больших войн – наполеоновских и Второй мировой, соответственно. Название семиминутной кантаты Шёнберга в общем-то и не требовало в этом смысле никаких пояснений. Но, в отличие от Юровского, лично мне никогда не приходило в голову трактовать Девятую симфонию Бетховена как рассказ об ужасах войны с переходом к долгожданному её окончанию и… свободе. То есть там, где для меня самое красивое – искры, пламя и борьба человеческого духа с самим собой – вот там ужасы войны, что ли?.. А свободу Юровский вывел из оды Шиллера «К радости», на слова которой написана четвёртая часть симфонии. По его мнению, «Freude» является словом, чрезвычайно созвучным «Freiheit» – и вот об этом-то все и думали после окончания войны.

Вообще-то я за демократию и за разные мнения, да и «злободневный» посыл выступления Юровского мне тогда скорее понравился – это прозвучало, по крайней мере, эффектно и смело. Но некоторые вещи в той истории оказались для меня непонятны. Во-первых, если уж искать тематическое созвучие «Freude», то, на мой взгляд, это всё-таки «Frieden», а не «Freiheit». Во-вторых, если на минуточку вспомнить времена наполеоновских войн и их окончания, то о «Freiheit» там не могло быть и речи. Политическая свобода, ассоциировавшаяся как раз с Французской революцией и Наполеоном, была фактически запрещена и задушена державами-победительницами – и надолго. Простые же люди после войны, наверное, просто радовались наступившему миру, налаживали жизнь и ни в каких других свободах не нуждались. Собственно, и применительно к текущему моменту мир представлялся мне вещью, куда более актуальной и желательной, чем не совсем ясная при полувоенном положении свобода. Свобода – от чего? Для кого? Ведь с того всё и началось, что некоторые деятели намайданили себе столько свободы, что и другим тоже захотелось – ну натурально до потери человеческого облика!..

Словом, что-то в этом отважном спиче о свободе слегка попахивало передёргиванием – плюс Шёнберг со своей кантатой, которую тоже пристегнули к нынешнему историческому моменту и к свободам (и в которой партия чтеца неожиданно и символично оказалась на английском!) – плюс я вообще не люблю стихи Шиллера. Его «хоффнунги» и «ан-дер-фройды» всегда представлялись мне какими-то бодрыми щенячьими песнопениями со стародавних студенческих пирушек – а теперь ещё оказалось, оттуда можно чёрт знает что выводить в самое неподходящее время… Но! Несмотря на нелюбовь к Шиллеру вообще и к «An der Freude» в частности, я отлично понимаю, почему финал Девятой симфонии Бетховена назначили гимном Евросоюза. Ярко, позитивно, духоподъёмно – действительно лучший выбор для такого дела, а особого ума в гимне и не надо.

И вывалились мы, значит, на улицу после этой духоподъёмности – а была я там с дочерью подруги – и принялись дискутировать. Причём весьма бурно. Двадцатилетняя умница-красавица, разумеется, «за белых» – и это был, кстати, первый раз, когда я получила за свою «мирно-соглашательскую» позицию ещё и от них вдобавок к «красным». Хотя дочь моей подруги девушка, конечно, воспитанная, и ругаться со мной она, конечно, себе не позволила – мы даже, приложив некоторые усилия, перешли с нервозной политики на другие темы. Вот только концерт мы практически не обсуждали. Начали с последней части – на ней же и закончили. Потому что Гезамткунстверк (да ещё со спичем!) остального Кунстверка просто съел – кстати, тоже впервые, потому что вообще-то я первые две части симфонии люблю больше. Но в этот раз они совсем пропали под давлением Тотального произведения искусства.

Так было всегда

Если вести эту историю от греческой трагедии, как делали Вагнер и Ницше, то довольно быстро приходишь к выводу, что уж этим-то двоим точно не стоило разливаться восторгами вокруг древних греков. Вагнер, казалось бы, сам многократно повторял в своих работах, что древнегреческое искусство было насквозь общественным, но по какой-то причине то общество и та публика представлялись ему кардинально отличными от современников – причём в лучшую сторону!

У человека, уже подобравшегося вплотную к «Кольцу» и «Тристану», даже мысли не шевелилось, что, яви он тем грекам героев вроде Зигфрида и Брунгильды, статья о покушении на устои полиса нашла бы его очень скоро. А дальше, как повезёт – прекрасные афиняне не парились о том, чтобы не казнить кого-нибудь лишнего по той статье. Не себя и даже не своих богов считали они вершиной мироздания, а своё государство – по современным меркам ролевую игру в социум из десятка тысяч человек. Однако тогда всё было по-настоящему и защита устоев в особенности. «Вот попутали нас нехорошие купец и политик, а Сократа-то мы зря казнили, вовсе не плохие у него были идеи, хотя мудрёные и сам он, конечно, пованивал немножко», – сказали афиняне через пять лет после казни Сократа, оправдали его посмертно, поставили статую и вернули идеи в законный обиход. Сожалеть собственно о Сократе никому, понятно, и в голову не пришло. Потому что жизнь отдельного гражданина рассматривалась только как средство, и такая практика – казнить, а потом оправдывать, когда выступавшие с обвинением граждане сами попадались на каком-нибудь проступке – была у прекрасных афинян в большом ходу. Что и говорить, публика – мечта поэта! А уж оперного-то композитора!..

Можно ли предполагать, что Рихард Вагнер на самом-то деле сожалел не о качестве той публики, а о количестве? Ведь действительно, после разделения на музыкальную и драматическую составляющие, драма и поднялась быстрее, и зрителей, естественно, привлекала больше. Косвенным подтверждением такого конкурентного сожаления является тот факт, что в своих статьях Вагнер восхищается чем угодно, но только не драматическим театром. Философы, поэты, писатели, певцы, дирижёры – добрые слова доставались даже прямым конкурентам, композиторам; однако практически ни слова о драматургах, актёрах, среди которых, между прочим, было много друзей… Чисто личная месть за разладившуюся личную жизнь? Отчасти – безусловно, но не только. Композитор-поэт и правда верил, что сможет сразиться с драматическим театром на его же поле. В этом союзе музыки и драмы и мыслился им Gesamtkunstwerk. Однако выяснилось, что для Гезамта быть музыкой, драмой и Кунстверком ещё недостаточно.

Когда некто пишет о страданиях некоего юноши во всей полноте, начиная от любви к обручённой девушке и заканчивая невозможностью встроиться в государственно-бюрократическую машину – это вызывает взрыв. Книга становится Гезамткунстверком и культурным кодом десяти поколений европейцев, несмотря на то, что это всего лишь нетолстый роман. Когда этот же некто – уже маститый, умудрённый и всеми признанный – проделывает титаническую работу и заканчивает наконец дело своей жизни, великое произведение о Человеке и его Духе – раздаются умеренные респекты от коллег, критиков и отдельные восхищённые крики из публики. Некоторые полагают в этой связи, что не надо было писать в стихах, это всегда менее популярно. Но ничего подобного – стихи Гёте чудесны, сами по себе они читаемы и почитаемы, однако с «Фаустом» он перешёл ту грань, что отделяет Универсальное произведение искусства от чистого Произведения искусства.

Когда некто, очень талантливый, решает написать оперу на тему Свободы, Любви и Смерти и ещё включить туда политику, получается Gesamtkunstwerk под названием «Кармен». Когда другой некто, не менее талантливый, решает написать оперу на ту же тему Свободы, Любви и Смерти, но всякий намёк на политику оттуда исключает, получается Kunstwerk под названием «Тристан и Изольда». И никоим образом это Произведение искусства не могло бы стать Универсальным, даже если бы Вагнер сделал там музыку попроще. Грань полисно-полезной указательности, которую Гёте в «Фаусте» только лишь перешёл, Вагнер в «Тристане» отодвинул за горизонт. Имея претензию на Гезамт, можно писать о Человечестве, о Человеке в Человечестве, но просто о Человеке писать бесполезно.

Большинство трагедий самого популярного драматурга всех времён и народов и большинство опер самого исполняемого оперного композитора политичны не только по сути – там ещё и действуют политики. Возможно ли было вложить вопрос «Быть или не быть» в уста не королевского сына? Конечно да; но у королевского сына он звучит величественнее и острее. Возможно ли было перенести действие «Дон Карлоса» в город 19 века? Не вопрос – везде найдутся свои подозрительные даже к собственным детям богачи, борцы за свободу и инквизиторы. Просто, если ты знаешь, как сделать высказывание достаточно ярким, переносить давно и удачно поименованные архетипы куда-то, где они ради злободневности будут поименованы по-другому, не обязательно. Ну а почему поименованные архетипы в большинстве своём оказываются приближёнными к власти, наверное, объяснять не нужно.

Есть в оперной истории несколько произведений, которые, безусловно являясь Гезамткунстверками, никакой политики в себе на первый взгляд не содержат. Таковы, например, «Травиата» и «Евгений Онегин». Однако чётко считываемое указание, кому и как надо и не надо поступать в определённых ситуациях, там столь же безусловно содержится. И ещё такой любопытный момент – эти оперы были написаны по мотивам литературных произведений, которые за некоторое время до того стали событиями не только культурной, но и общественно-политической жизни. По разным причинам – однако и Дюма-сын, и Пушкин своими романами всколыхнули дискуссии отнюдь не литературные. На оперы это перешло уже в значительно меньшей степени. Общество уже обдумало и приняло такой способ сюжетного воздействия, который поначалу показался ему не слишком внятным. Но никогда оно своей сущностью и сколько-нибудь значимым «процентом голосов» не примет даже самого универсального языка, если на этом языке не проповедуется общественный интерес. И каких-то принципиальных отличий от древних греков или от вагнеровских времён мы тут покамест не нажили, несмотря на большую стратификацию общества и отражающий её внешне-пёстрый разброс актуального искусства.

Возвращаясь к дню сегодняшнему

Что ещё любопытно – уже конкретно в связи с итогами опроса. Победивший вариант ответа – «Финал Девятой симфонии Бетховена как гимн Евросоюза» – был единственным, формально как раз не соответствовавшим вагнеровской установке. Ибо он единственный не предполагал обязательного визуального ряда. Но люди проголосовали не по форме, а по сути, и итог голосования показывает, что визуальная составляющая Gesamtkunstwerk легко замещается той самой общественно-политической духоподъёмностью, которую Вагнер в общем-то тоже имел в виду, но едва ли сумел бы увидеть в полной мере в Девятой симфонии Бетховена. Конечно, Рихард Вагнер очень любил это произведение и не мог не оценить его мощи – просто тогда оно ещё не было ничьим гимном, его универсальность и общенародность не стали ещё фактом не только эстетическим, но и политическим.

Разговоры о победе политики над эстетикой велись на протяжении всего двадцатого века. Причём не только в каких-то всякому ясных случаях, но и по поводу произведений настолько эстетских, что вот уж там-то, казалось бы, эстетика в принципе не могла оказаться побеждённой. И тем не менее, по мнению самих же создателей этих произведений, зачастую оказывалась. По сути здесь имелось в виду всё то же расширительное толкование политики, как системы взаимодействия общественных интересов. Однако по мере распространения всеобщего избирательного права политика и в более узком профессиональном смысле не могла не зарулить активнее. Далее, с развитием СМИ, она и сама стала, помимо всего прочего, представлением, перфомансом, притом призванным сразу и непосредственно воздействовать на весьма разношёрстную аудиторию, что собственно искусству не требуется. В искусстве ретрансляция вести о новом Кунстверке – даже если он вдруг Гезамт – происходит в несколько этапов, в некоторых из которых автор произведения может не принимать участия вовсе, в то время как политик себе такой роскоши позволить не может. Он сам себе и автор, и режиссёр, и актёр, и кунстверк «в одном флаконе» – всегда на сцене или готов на неё выйти. «Полный посмодернизм», – можно было бы сказать, глядя на эту картину. Но, приучившись вещать в политической простоте, большинство наших деятелей, к сожалению, не расслышало бы в этой фразе ничего кроме «Полный ...», а ведь в ней есть и кое-что другое.

Фактически речь идёт о всё большем взаимопроникновении и конкуренции (прямо как у древних греков с их игрушечной демократией «для своих» – вот она, сбыча мечт революционного художника!) Если посмотреть на наше современное искусство, то найти там сколько-нибудь сильное неполитичное высказывание будет весьма затруднительно – скажем, книгу такую я припомнила единственную за семь лет, «Дом, в котором» М. Петросян. Вслед за режиссёрскими прочтениями классики в драматическом театре бурно расцвёл феномен так называемой «режоперы», в восьми случаях из десяти занимающейся сугубой политизацией изначального авторского высказывания. Чем это приглянулось директорам, понятно. Однако почему даже заходящаяся в надсадном крике «Даёшь классику!» часть публики продолжает на такие спектакли ходить?.. Я уже слышу ответный вопль: «Да потому что нет ничего другого!» – но ведь это неправда, дорогие товарищи. Абстрактные и классические постановки (вместе взятые) покамест составляют основу репертуара любого нашего театра, да и большинства заграничных, наверное, тоже. Так что политического перчику-то, похоже, хочется нам самим, просто в этом новом деле ещё не сформулированы каноны; хотя подраздел «Классика режиссёрской оперы» уже существует. И постановки опер Вагнера занимают в нём, кстати, весьма весомое место.

И – снова возвращаясь, теперь уже к опросу

Из нашего прекрасного далёка может показаться, что дягилевские сезоны в Париже были акцией исключительно эстетической. Однако там, где нам представляется только фуэте Павловой, полёт Нижинского и декорации Бенуа, сам Дягилев и сплотившаяся вокруг него команда имели Идею – явить им, Европам, наше русское искусство во всей его победительной красе. Не сомневаюсь, что в этом месте поста уже все вспомнили, что и назывались-то сезоны Русскими, и тут я вынуждена в очередной раз признаться – сама я вспомнила об этом лишь после общего «политического осенения».

Ответ «Кино и мультипликация» был, пожалуй, наиболее абстрактным из всех. Если припомнить признанные Гезамткунстверки в области кино, то даже средне-политизированных вещей – вроде «Свидетеля обвинения» или «Москва слезам не верит» – среди них наберётся немного, а в основном-то это будут произведения типа «Великого диктатора», «Двадцатого века» или «Титаника». Но тут можно было проголосовать и не имея в виду ничего конкретного, а только общую логическую линию движения от Вагнера. Собственно, в этом занявшем второе место ответе и зарылась для меня собака: мог ли он при других внешних условиях пусть не обогнать Девятую симфонию, но хотя бы стать с ней вровень?..

Ответ «Лучшие постановки опер самого Вагнера», как нетрудно догадаться, не подлежит объективному рассмотрению на вагнеровском сайте. Столько же – по 12% голосов – набрали «Рок» и «Суровые годы уходят». И вот по ним-то можно было бы растечься мыслью, однако это гармоничное равенство, образовавшееся из трёх принципиально различных ответов, само по себе так хорошо смотрится, что и говорить вроде бы уже ничего не нужно. Вообще отлично, что в опросе с прогнозируемым победителем в итоге сложилось всё же более или менее ровное распределение голосов. В какой-то момент покорительный финал Девятой симфонии под развевающимся синим флагом грозил всех не просто уесть, а снести совсем, но потом ситуация стабилизировалась. «Радость первенец творенья, дщерь великого отца!» – Господи, надо ж было такое сказать!..

Не стоит меня убивать, я знаю, что в оригинале по-другому, всё-таки значительно лучше. И музыка – действительно прекрасная дочь великого отца – Брунгильда, поющая с облака хором! И флаг!.. Понятно, что отношение к Евросоюзу – хорошее, плохое или вообще никакое – в данном случае не имело особого значения. Универсальное произведение искусства на то и универсально, что «Евро» тут можно выкинуть, можно оставить – и в любом варианте найти душевные глубины и мыслительные бездны – а песнь будет лететь сама по себе и говорить ко всем и к каждому.

Примечания

1. Позиция автора материала может не совпадать с позицией сайта
2. Автор выражает глубокую признательность всем принявшим участие в голосовании, и особенно – уважаемому Dochnein, чей вопрос стал отправной точкой для написания данного полемического текста
3. Серия опросов о влиянии Рихарда Вагнера на мировую культуру закончена, но тема не закрыта. Также мы начинаем новую тему – о лучших (NB – официально выпущенных!) видео-записях опер Вагнера. В текущий опрос о лучших «Кольцах» можно добавлять варианты ответов до 10 мая – и писать свои комментарии здесь по обеим темам
4. При полной или частичной перепечатке данного материала активная ссылка на wagner.su обязательна