Высокие гости: Вальтер и Вольфрам в „Тангейзере“

Moritz-Schwind-Saengerstreit-ohne-Rahmen.JPG

Мориц фон Швинд - Состязание певцов (1853-55)
Фреско в Большом зале Вартбурга (https://de.wikipedia.org/wiki/Moritz_von_Schwind)

Посмотрите на эту фреску. Состязание, описанное в „Тангейзере“, в этом зале
не происходило: изображенный на ней зал был построен позже.

Однако Вальтер и Вольфрам возможно встретились там, в 1204 или 1205 г.
при дворе, приглашенные туда Ландграфом и его женой Софией.
Живописец изобразил тангейзеровское историческое предание, а также
разместил на своем фреско других исторических или легендарных персонажей:

Генриха фон Офтердиньгена, Рейнмара, Добродетельного Писаря и Клингзора
(возвышающаяся над толпой как бы летящая фигура слева).
На переднем плане слева же, спиной к нам, в красном – Биттерольф.
А сидящий вполоборота там же слева в синем, в красных чулках –
Вальтер фон дер Фогельвайде.
Фигура в зеленом справа от Ландграфа – никто иной, как Вольфрам фон Эшенбах.
Так и хочется увидеть здесь же „завуалированных“ филологов Бодмера и
Лахмана и, главное, романтиков: Фуке, Новалиса, Э.Т.А.Гофмана и Зимрока.
А рядом с Софией – я почему-то вижу никого иного, как маленького
Рихарда Вагнера.

Красавица и блондинка, к сожалению, не Элизабет, а София.
Тангейзеровская Элизабет была написана с венгерской принцессы
Элизабет,на которой ландграф Герман женил своего сына Людвига.

На этой фреске встретились два интересные периода немецкой истории:
30 - 40 лет, за которые собственно возникла немецкая литература (с 1180)
и период после 1800 г., когда эта первая литература была вновь
обнаружена и переведена на современный немецкий.

В эти первые десятилетия своей жизни, в „Парцифале“ Вольфрама
фон Эшенбаха, немецкая словесность выросла до такого уровня,
который повторно был ею достигнут только века спустя.

У Вольфрама не было латинского образования, филологи долго думали,
что он не умел писать и читать. Он диктовал свои стихи, его манера
краткая,четкая, сжатая, хотя предложения иногда кажутся громоздкими.
Несомненно, слогу его недоставало изящества. Его метафоры и картины
необычные и часто темные для понимания. Кроме этого, он создавал
новые немецкие слова и часто использовал французскую лексику.
Ритм похож на ритм устной речи, по всей видимости, тексты
действительно и диктовались, и декламировались.

Его „Парцифаль“ стал самым известным литературным трудом за 300 лет.
Вольфрам обработал фрагмент Кретье́на де Труа́, но проявил недюжинную
фантазию интерпретатора. Роман написан с иронией, на языке,
понятном для современников.

Оттуда Вагнер позаимствовал Грааль, Амфортаса, Титуреля итп.,
но когда он работал над своим „Парсифалем“,он ругал Вольфрама.
Но это уже другая история.

У Вальтера фон дер Фогелвайде мы не найдём мифов: он был создатель
своей собственной поэзии. Несколько его стихов очень известны и
до сегодняшнего дня. В отличие от Вольфрама, который быстро находил
и меценатов, и „заказы“,Вальтер часто бедствовал: условия жизни
постоянно были трудные и неопределённые. Он был вынужден ездить
по всей стране, от замка к замку, откуда его иногда вышвыривали.
За хлеб он создавал политическую пропаганду, менял и государей,
и аргументы.

В его время миннезанг (традиционная поэзия немецкого рыцарского сословия)
постепенно отмирал, и Вальтер ломал шаблоны, развивал миннезанг дальше,
делал его эмоциональнее, реалистичнее, и вместе с тем избегал и плоской
развлекательности, и заимствований из фольклора.

Поэзия Вальтера представляет различные стили и манеры, но мы всегда
слышим голос авторского „я“. Он часто пишет от первого лица, и никогда
не скрывает ни своих склонностей, ни отвращения.
Неудивительно, что он нажил себе много врагов.

Если бы Вагнер, работая над „Тангейзером“, умел смотреть в будущее, возможно,
он почувствовал бы родство своей судьбы с беспокойной жизнью Вальтера.

Интересно, что и Вальтер, и Вольфрам жаловались на Ландграфа Германа:
хотя он иногда бывал щедрым, но прежде всего думал о своих забавах.
Он-де приглашал фигляров, акробатов, шарлатанов, слишком много транжирил
времени с неподобающими друзями и девицами, слишком много пил на охоте.

Как ни странно, но все эти средневерхненемецкие поэты были забыты.
Когда в 1784 году были опубликованы отрывки из „Парцифаля“,
Фридрих II Великий ответил на посвящение:
„По моему мнению, подобные книги не стоят и щепоти типографского
порошка и не заслуживают того, чтобы с них стряхивали пыль забвения.
Я не стал бы терпеть присутствие таких ничтожных поделок
в моей библиотеке и вышвырнул бы их вон.“...

Без изданий Лахманна и особенно без Зимрока, который перевел их на
современный немецкий , они так и остались бы неизвестными.

Но романтики сразу бросились на них, как и на одновременные первые
переводы скандинавских мифов и сказок. В первую очередь это были известные всем
Новалис и Гофман, но одна за другой появлялись сотни новых литературных
работ авторов, которые сегодня забыты.

Назову лишь Фридриха де ла Мотт Фуке, и даже не потому что он тоже создал
пьесу „Состязание в Вартбурге“, а потому что он писал бестселлеры и книги
для юношества и был знаком с дядей Вагнера. В его романе „Герой Севера“ мы уже
найдём половину „Кольца“, хотя и не дословно, но очень близко.

Все эти книги Вагнер жадно глотал, и не только в детстве и юношестве.
Oн в них нашёл свой мир и больше его никогда не покинул.

В период романтизма средневековые авторы стали важны для носителей
антимодернистского и антибуржуазного мировоззрения, а также для развития
общенемецкой национальной идентичности. Их значение еще более возросло,
когда политическое объединение 1848 года потерпело крушение.
Позже Вольфрам и Вальтер стали орудием националистов и их работы,
как и их идеи, часто искажались.

Но как раз в этом Вагнер не виноват, в виде исключения.
В „Тангейзере“ он дал Вальтеру мало слов и намеренно не изобразил
его самым агрессивным врагом Тангейзера.
Зато фигура Вольфрама получилась впетчатляющей. Вагнер подарил ему
одну из самых прелестных арий.
Вольфрам сострадателен и гуманен. Он в самом конце тоже уходит из мира,
но не так, как Тангейзер и Элизабет, которых увела оттуда смерть.
Когда он, вместе с Вагнером, смотрит на трупы на сцене, оба знают,
что останется исскуство.

Весьма интересный рассказ

Спасибо! Хотя на фреске (по-русски "фреска" - она, женского рода, это я уважаемому Аббегалиани поясняю, а остальным поясняю, что наш автор немец, и для немца он пишет по-русски даже слишком хорошо )) - так вот на фреске, по-моему, всё немного перепутано. Во-первых бросается в глаза обилие разноцветных чулок - откуда это в 13 веке? Во-вторых, люди и вообще как-то странно выглядят - как будто у них снаружи два кольца охраны, причём вполне современной и оформленной по трудовому договору с пенсионными отчислениями, иначе всеобщая безоружная рыцарская благость необъяснима. В-третьих, роскошный прикид Софии, который будет потом так привлекательно смотреться у солистки в оперной постановке )), в первоисточнике явно отстоит от 13 века ещё дальше чулок. При этом внешний вид боковых групп людей сместился куда-то в позднее бюргерское средневековье. В-четвёртых,.удивляет сочетание средневекового стиля в архитектуре с классическим (в частности, с колонами). Пол - это и вовсе вещь в себе, сделанная как будто специально затем, чтобы позлить современных автору немецких правителей с их казённым аскетизмом (надеюсь, без обид - когда правителей слишком много, у большинства из них такой стиль может выработаться просто по экономическим причинам). Ещё не могу разглядеть и поэтому не поняла, что за кафешная вывеска маячит в правом нижнем углу.

Ваяя свой кунстверк, господин фон Швинд, похоже, преследовал цели откровенно пропагандистские. Это не стилизованная эклектика, потому что персонажи, судя по Вашему рассказу, все из "одной оперы". И это не какое-то сугубо авторское восприятие - за исключением оригинальной фигуры в жёлто-зелёном слева (Клингзор, по Вашим словам), части композиции даны и подогнаны друг к другу тематически и технически стандартно, и как раз нет ничего оригинального в этой композиции нет. Наверное, таков был и заказ, и желание самого художника, шедшие в русле тогдашнего немецкого увлечения истоками и популяризацией этих истоков в духе запросов среднего бюргера. В этом смысле надо признать, что актуализации и осовременивания - отнюдь не болезнь режиссёров новейшего времени, классицисты всех мастей грешили тем же самым.

Надо ли понимать так, что Вагнеру у Эшенбаха в "Парсифале" не нравилась именно ирония? Вообще история Вольфрама и Вальтера любопытная. Интересно, как они неформально относились к непрямым конкурентам, то есть друг к другу, а в формально-иерархическом плане - к Ландграфу, если считали возможным его "печатно" критиковать. И в определённом смысле жалко, что Вы, уважаемый abbegaliani, немец, причём немец космополитичный, то есть с заданной периодичностью подвергающий "немецкие добродетели" аналитическому сомнению ))) Жалко в том смысле, что в своём рассказе Вы не приводите хотя бы пары цитат из Вольфрама фон Эшенбаха или из Вальтера фон дер Фогельвейде - ни на немецком (ибо "что могут в этом понять на русском сайте?"), ни на русском (ибо копаться в теме так глубоко Вы действительно не обязаны). И я даже не буду просить развить эту тему, потому что мне на самом деле интереснее другая.

Элизабет - вот о каком персонаже всегда хотелось получить пояснения. Венгерская принцесса, говорите Вы; другие источники намекают на жития святых. Насколько вообще можно говорить о прототипе этого персонажа? И насколько вагнеровская история Элизабет соответствует или не соответствует каким-то, рассказанным прежде? В опере путь Элизабет выглядит несколько нереально, его сюжетная конструкция производит впечатление вторичности. Какая-то женщина должна принести жертву ради главного героя и явить полюс, противоположный Венере - и вот есть такая женщина. Но, например, уважаемая Olga в другой теме.говорила о точной передаче Вагнером католического идеала веры и религиозного экстаза у этой героини. Возможно даже, из ощущения слишком точной передачи того, что передавать не собирался, родились впоследствии под пером протестного политического беглеца отдельные пассажи "Искусства и революции", но здесь речь не об этом

Здесь я предлагаю всем, имеющим что-либо сказать о любых прототипах "Тангейзера", высказываться в любом формате. Это, будем считать, у нас общая страница ПРОТОТИПОВ - можно создавать к ней дочерние или писать комменты непосредственно здесь. Также, поскольку у нас уже в двух темах одновременно началось очередное обсуждение сюжета, постановок и теоретических правильностей-неправильностей этой оперы, предлагается кому-нибудь из высказавшихся начать эту дискуссию отдельной страницей (к опере, не здесь) "Тангейзер: обсуждение темы".

PS abbegaliani: очень хотелось бы увидеть что-то от Вас в этой и в этой теме - предпочитаю знать, с кем имею дело и, думаю, не только я ))

Вальтер фон дер Фогельвайде - Ich saz ûf eime steine

Ich saz ûf eime steine
...
jâ leider desn mac niht gesîn,
daz guot und weltlich êre
und gotes hulde mêre
zesamene in ein herze komen...
gewalt vert ûf der strâze;
fride unde reht sint sêre wunt.
diu driu enhabent geleites niht, 
diu zwei enwerden ê gesunt.

На наше горе, невозможно
к мирским Владеньям и Почёту
присовокупить Божью Милость
и в сердце всех троих впустить...
Насилье бродит меж домами
и ранит тяжко Лад и Правду.
Пока сих двух не восстановят -
тем трем в союзе не бывать.

Aber zu unserem Leid kann das nicht sein,
dass Besitz und Ehre in der Welt
und dazu Gottes Gnade
zusammen in ein Herz kommen...
Gewalttat zieht auf der Straße
Friede und Recht sind todwund:
bevor die beiden nicht gesunden,
haben die Drei keine Sicherheit.

О Ландграфе

Wer etwa an zu feinen Ohren leidet,
dem sei geraten, dass er Thüringen vermeidet:
möglich, dass er dortselbst total ertaubt.
Ich habe mitgehalten bis zum Geht-nicht-mehr:
Ein Haufe zieht hinaus, ein anderer kommt her,
so Tag wie Nacht, bis man zu taumeln glaubt.
Der Landgraf ist von solcher Art,
dass er zuletzt an seinen lieben Helden spart,
jeder für sich 'ne Zirkusnummer wert.
Ich kenne seinen ausgesuchten Stil:
Für eine Fuhre Wein sind tausend Pfund ihm nicht zuviel:
Hauptsache, dass sich nie der Becher leert.

Очередное спасибо!

Правда, так и осталось непонятным, в каких формально-иерархических отношениях пребывали автор и ландграф, ну да бог с ними. Я не настолько хорошо знаю немецкий, чтобы судить о текстах такого рода, но кажется, в последнем отрывке (по крайней мере, в осовремененном варианте) самоирония присутствует. Иначе это была бы не поэзия, а нудное морализаторство летописца, хотя и оформленное не без изящества, этого нельзя не признать. Но самое удивительное для меня в Вашей публикации, уважаемый abbegaliani, это то, что первый отрывок вполне читаем! Это действительно текст Вальтера фон дер Фогельвайде? Звучит он, конечно, более жёстко, более приглушённо и менее эмоционально, чем позднейшее переложение, но степень читаемости всё равно изумляет. Или Вы специально выбрали такой отрывок?.. Не то чтобы у нас тут подходящее место для углубления в немецкую филологию, но коротко было бы интересно - и, конечно, ждём обещанного продолжения про Элизабет (можно не прямо сейчас, в этом смысле никто никуда не торопится).

Нашёлся таки ответ

на вопрос о взаимоотношениях в треугольнике Герман - Вольфрам - Вальтер. Не то чтобы исчерпывающий, но проясняющий многое. Более полно эту историю можно прочитать в эссе Иванова о Вальтере фон дер Фогельвейде, а тут я попробую сделать некоторые выводы из неё.

Ландграф Герман и Вольфрам фон Эшенбах были сторонниками одной политической силы, Вальтер фон дер Фогельвейде - другой. С учётом этого факта и древнего (хоть и обедневшего) высокого рода Вольфрама логично предположить, что Герману он был другом. И совершенно нормально, что большую часть "Парсифаля" Эшенбах написал, живя у своего понимающего друга-мецената. Вальтер же был в Вартбурге просто ненадолго приглашаемым гостем. Его таланту отдавали должное, но своим он не был. А если так, то мог ли итог знаменитого Вартбургского "сражения" поэтов быть иным? Ведь реально за победу боролось всего трое: Вольфрам, Вальтер - и полумифический Генрих фон Офтердинген, который будто бы возмутил всех заносчивостью и высокомерием и произведения которого до потомков не дошли несмотря на то, что качество этих произведений будто бы и было причиной его заносчивости.

Здесь я сделаю небольшое отступление и рискну высказать предположение о причине такого странного, на первый взгляд, исхода славы Генриха. Скорее всего, он действительно существовал и действительно его песни были хороши, но хороши они были именно как песни, а поэтически не представляли собой ничего особенного. То есть в них была сильна музыкальная и исполнительская составляющая. Причём последняя даже, наверное, сильнее - мелодии всё-таки кто-то как-то мог пытаться повторить и тем самым увековечить. Но он брал, наверное, другим - голосом, особым актёрским мастерством, харизмой - и был реально большой величиной своего времени, только певцом, не поэтом. Записывать его тексты без его авторского исполнения, вероятно, не имело смысла. Ну и плюс, как это свойственно опять же певцам - зазвездился, да, обнаглел до такой степени, что рассорился со всеми.

Нет ничего удивительного, что Рихард Вагнер проассоциировал себя с этим персонажем и поставил его в центр драмы. Если брать собственную жизнь и произведения великого реформатора искусства, то поэтическая составляющая там явно проигрывает музыке и харизме. Его либретто вдохновляли его самого на создание гениальной музыки, однако ни с кем другим этого не произошло. Разница в том, что Вагнер был в первую очередь композитором, нуждавшимся в определённым образом построенных текстах не стандартной для оперы глубины, а не выступавшей звездой. Тем не менее, именно такая звезда оказалась ему ближе, чем тот же Эшенбах, с которым получилось что-то вроде соперничества через века. Многократно используя его наследие, самой личности Вагнер воздавал преимущественно критику - и в том же "Тангейзере" уже вывернул эту личность наизнанку, из всех достоинств оставив только способность к дружбе и самопожертвованию, а факт реальной победы Вольфрама на Вартбургском турнире просто проигнорировал.

Но возвратимся к турниру. Итак, есть три сильных претендента на победу и остальные, на которых, что называется, никто всерьёз и не ставил. Из этих троих один, Генрих, ведёт себя до такой степени вызывающе, что бесит всех присутствующих, включая устроителя мероприятия, и таким образом собственноручно лишает себя шансов. Второй, Вальтер, исполняет красивую песню с правильным концом (что устроитель турнира всё-таки лучше всех немецких государей). Но Вальтер здесь чужак, и вообще не понятно, что у него в голове (свою политическую позицию Фогельвейде, напомним, несколько раз за жизнь переменил). Начав гимн с прославления своего почившего австрийского благодетеля, Вальтер поступил на самом деле правильно - если бы он этого не сделал, ему бы вообще никто не поверил. Но чего-то в этой правильности, видимо, не хватило - может, признания собственных последующих заблуждений, а может, даже просто личной презентабельности, ведь из всей небогатой троицы Вальтер вёл жизнь всё-таки наиболее тяжкую, скитальческую и зависимую. И есть третий, Вольфрам, благородный рыцарь до мозга костей, участник далёких походов, друг хозяина, который тоже исполняет красивую правильную песню без лишних вступлений. Возможно, его песня действительно была ярче и душевнее песни Вальтера и понравилась большинству больше. Но, возможно, она была ничем не лучше сама по себе - просто любое сомнение при дворе Германа Тюрингского автоматически трактовалось в пользу Вольфрама.

Мне чрезвычайно симпатична фигура Вольфрама фон Эшенбаха - не вагнеровского перевёрнутого выхолощенного Вольфрама, а того живого Вольфрама, который вырастает из его "Парсифаля". Однако справедливость требует признать: если все участники выступали в свою силу, без сугубых неожиданностей, то у Вольфрама фон Эшенбаха была некоторая фора и вряд ли он мог не выиграть тот турнир :)

Интересное предположение. В

Интересное предположение. В части Генриха, ставшего у Вагнера Тангейзером, очень похоже на правду. Но в части турнира вызывает вопрос. Почему в таком случае именно этот турнир с предсказуемым финалом породил легенду? Это странно. Думаю, что "фора" у Вольфрама действительно могла быть, но скорее в том, что его стиль (между прочим, более тяжёлый, чем у Вальтера) был более привычен хозяину и гостям. Вальтер попытался подстроиться под этот стиль, высказавшись более многословно и эпически, чем обычно. Возможно, это и было его ошибкой - сделанный в чужом стиле рассказ оказался хуже, чем мог бы быть в его собственном. Это, конечно, тоже только предположение, но по крайней мере не ставящее под вопрос победу Вольфрама фон Эшенбаха, которого я тоже ценю не по вагнеровскому либретто, а по факическому наследию.