Рихард Вагнер

НЕМНОГО О ГРААЛЕ, ЕГО РЫЦАРЯХ И ХРАНИТЕЛЯХ.

Итак, мифологический святой Грааль – чаще всего, священная чаша крови Христовой, собранной Иосифом у Голгофы. Та самая чаша, над которой Спаситель прежде произнес на Тайной Вечери: "Пейте от неё все. Это кровь моя Нового Завета. Испивший её не умрет вовек".

Самой чаше было к тому времени несколько веков. Первое упоминание Грааля в Библии связано с именем царя Мелхиседека – предположительно он был хранителем Грааля своего времени. Далее, обрастая по пути случайным легендариумом, сосуд докочевал до первых разработчиков христианской догмы. В качестве самостоятельного благого источника чаре закрыли путь в религиозный канон уже в раннем средневековье. Причина понятна: роль церкви и её иерархов сводилась бы в таком случае к вспомогательной. Люди, готовые рассуждать о себе так, просто не могли бы пройти путь многовековой жестокой экспансии, пройденный христианской церковью. И хотя само понятие Грааля и связанных с ним таинств основано на реликвиях и источниках раннего христианства, официальная церковь - что католическая, что православная - никогда не признавала данного факта.

Поначалу, когда католицизм в Европе соседствовал с другими формами христианства, он отнюдь не занимал среди них ведущего положения. Многие европейские религиозные направления раннего средневековья базировались на греческих, иудейских и прочих восточных христианских традициях, а не на доктрине Павла, принятой и пересмотренной Римом под свои нужды. К концу первого тысячелетия ситуация изменилась. Напористость католического духовенства в освоении мирских богатств и успешное выстраивание вертикали собственной власти продемонстрировали всем, кто главный игрок на христианском поле. Большинству было достаточно этой демонстрации, чтобы без лишних раздумий вписаться к сильнейшему. Исторически поддерживаемые в отдельных областях, христианские конкуренты "религии власти" обыкновенно тоже, немного порыпавшись, вписывались в систему, объединительную роль которой, конечно, нельзя было не оценить. Исключения - такие, как катары с их высокими принципами - становились всё более исключительными. Так продолжалось до момента, когда маятник качнулся назад - тяжёлым танком новообращая Европу и впадая при этом во все смертные грехи, католическая церковь оказалась в неизбежном и глубоком кризисе. И не нашла из него лучшего выхода, чем на три столетия погрузиться в морок доносов, слежек, пыток и уничтожения "врагов".

Помимо непременно находимых в таких случаях врагов внешних, с амвонов загремели ереси, еретики и анафемы. Первыми кандидатами в еретики, естественно, стали те, с кем вчера ещё велись споры сугубо теологические и абстрактные. И всё более подозрительными и неблагонадёжными стали казаться ходившие вокруг этих нежелательных элементов народные легенды, будь они хоть бы даже о Святом Граале. Справедливости ради надо сказать, что в официальные обвинения на официальных процессах этот пункт никогда не входил. Там фигурировал обычно стандартный набор из каких-то кошек-собак, в пользу которых совершались богослужения, черепов-идолищ, колдовства, муже- или скотоложества в зависимости от приоритетов доносчиков - ну и какие-нибудь персонально-неприличные сношения с Сатаной для особо видных отщепенцев. Так понималось искажение христианского вероучения.

Впоследствии, описывая историю становления христианства, все прочие, благополучно выжженные братские верования официальная церковь представляла еретическими и нечестивыми. То есть вела себя типичным захватчиком-победителем, в глубине души не очень-то уверенным в себе и в своей победе. С воинственной церковной претензией одновременно на божественный промысел и на мирскую славу по-другому и быть не могло. Собственно, и по сей день, несмотря на очевидно более религиозное, чем романтическое происхождение, учение о Граале остаётся не провозглашенной ересью. А тогда, вслед за учреждением папой Григорием IX в 1231 году католической инквизиции, церковь учение о Граале осудила. Тема эта, конечно, не случайно всплыла так оперативно. Хотя осуждающие буллы сыпались в то время с римско-авиньонского рубежа борьбы со скверной, как будто у них уже был бешеный принтер, всё-таки граальская история была особенной. А может, ещё и какой-нибудь немецкий епископ плохо читал, а тут ему пришлось одолеть целую книжищу...

В 1210 году франконским рыцарем Вольфрамом фон Эшенбахом был закончен самый известный поэтический роман на тему Грааля – «Парцифаль». Его главный герой поначалу просто ищет впечатлений, подвигов и признания, но вскоре понимает, что не это главное и начинает большой поиск истины. Как и положено в рыцарском романе, у самого героя, у его отца и у его друга много приключенческих, боевых эпизодов. Однако уже в первой отцовской части обращает на себя внимание проповедь спокойной и даже весёлой терпимости - расовой, национальной и религиозной - необычная в прежнем рыцарском каноне. Обратиться в христианство было, конечно, лучше, но и многие не обращённые герои второго плана куда как хороши. Более того, в любовном треугольнике с чернокожей мавританской королевой Белаканой отец и мать Парцифаля, христиане Гамурет и Герцилойда, выглядят хуже, потому что больше врут. Тема толерантности к инаковым была, по-видимому, важна для лично участвовавшего в войнах на Востоке автора. Для её выражения он даже придумывает специальную фантастическую сущность - пятнистого ребёнка от межрасового брака, эдакого человека-гепарда, смелого, доброго и пугающего своей необычностью малышей.

Не менее значимой и проходящей через весь роман новацией Эшенбаха стала тема куртуазных условностей, зависимости от общественного мнения, которую герою предстоит преодолеть и привести в соответствие со своими высокими идеалами. Мы-то сейчас знаем, что "не будь смешным, веди себя прилично и не задавай лишних вопросов" в итоге победило - не в последнюю очередь потому, что и правда тонка грань между вопросами лишними и не лишними. И, что характерно, именно в англо-саксонской традиции победа имиджевой составляющей оказалась наиболее однозначной. Но оттого благородная попытка благородного рыцаря воззвать к живому чувству современников вызывает ещё большее сочувствие.

Однако главное достоинство христианского романа Вольфрама фон Эшенбаха, как ни странно, в его проповеди не светской, а религиозной свободы. Высокий идеал христианской веры подан с позиций совершенно не канонических, а защитниками храма Грааля показаны современные автору братья-рыцари, чей орден впоследствии был разгромлен французской короной при помощи инквизиции. Посвящённые у Эшенбаха вступают в прямое общение с высшей Волей через откровения Грааля, без посредничества церкви. Грааль выбирает и помогает, но что он и как его найти?

Тамплиеры не искали чаши, не вели богословских споров, не увлекались проповедями толерантности - они вообще не лезли без особой нужды в суетную политику. Просто история ордена была такова, что двухвековое пребывание на линии столкновения западного и восточного миров сделало храмовников, помимо всего прочего, дальновидными стратегами. Опыт научил их чётко разделять позиционную войну с её тактическими лозунгами и глобальную цель установления порядка, который справедливо устроит всех. Что же касается мирных дел, результат их формировал идеологию вроде бы очевидную, но ни одним прежним рыцарским братством не реализованную. Храмовники нащупали золотую на тот момент середину между личной свободой членов братства и круговой порукой; между интересами человека с мечом и без меча, между религиозностью и светскостью, между исконно уважаемой военной и необычной капиталистической сторонами своей деятельности. В средневековом обществе уже первые материальные успехи ордена не могли не вызвать пересудов о неком тайном знании и колдовстве. Тем не менее, тамплиерам доверяли и продолжали доверять - залоги, сбережения, наследства, жизнь. Порукой тому была не только родовая честь и безупречная репутация отдельных представителей ордена, но, с другой стороны, и сам тип их организации, новый и удивительно для своего времени гармоничный.

Едва ли всё это было в точности внятно потомку древнего рода фон Эшенбахов. Однако у него была похожая проблема. Ведь не просто так он делал специальные заявления о приоритете своей рыцарской деятельности над поэтической, ему тоже постоянно приходилось это увязывать и гармонизировать. Притом в одиночку - талантливые коллеги-миннезингеры были не таких древних родов и решали вопрос иначе. Решение Вольфрама о приоритетах было его собственным, тем не менее он хорошо знал, что такое давление общественных приличий. Отсюда одна из центральных драм "Парцифаля", и отсюда же человеческое достоинство автора, в некоторых строчках буквально зримо побуждающее его быть честным и идти вперёд с открытыми глазами.

Вольфрам не являлся великим лириком, свойства автоматического подключения к широко льющемуся источнику поэзии у него не было - его свойством было жить бесстрашно, смотреть, искать, думать, и только после этого подключаться, уже зная "заклинание". "Парцифаль" создавался на протяжении десяти лет - поэма, конечно, длинная, но отнюдь не до такой степени, чтобы именно писать её в течение такого срока. Тем паче, по готовому "либретто", каковым был набросочный вариант Кретьена де Труа. Вероятно, Вольфрам фон Эшенбах даже искренне старался не уходить от этого первоисточника слишком далеко. И всё-таки местами ушёл, а другими местами проработал вглубь темы, оказавшиеся нужными и важными в первую очередь не для стиха, а для него самого. Стих за своей красочной описательностью стерпел бы и более размытую мораль, но Вольфраму так было не интересно.

Заданное де Труа место пребывания Грааля, Монсельваш, часто отождествляют с горной цитаделью Монсегюр, располагавшейся на юге Франции. Это было священное место ещё одного «еретического» сообщества, катаров, или, как они сами себя называли, Добрых Людей – по некоторым преданиям, посвящённых в тайны мироздания хранителей Грааля. Для борьбы с пагубным примером идейной, пацифистской и разумно нестяжательской жизни катаров, собственно говоря, создавалась инквизиция. Против них, единоверцев - впервые - был организован Крестовый поход. Монсегюр был их последним убежищем. После годичной осады крестоносцами в 1244 году крепость пала. Её защитникам пообещали жизнь, если они отрекутся от своей ереси. Пленные ответили отказом: лучше быть сожженными, чем отречься от веры. По легенде, божественным вмешательством сумели они сделать так, что священный Грааль не достался нечестивым победителям, и не боялись смерти.

Разгром катаров случился после смерти Эшенбаха, а начало 13-го века стало как раз временем их наибольшей популярности. Даже не заезжая далеко во Францию, странствующий рыцарь, конечно, был в курсе существования этого оплота оппозиционного христианства. Небольшие, исконно связанные с катарами очаги веры присутствовали в центральной Европе и восточнее, то есть рыцарь мог выбрать, в какую сторону ему двинуться для предметного выяснения. И, конечно, по своему жизненному опыту этот рыцарь не мог не сочувствовать концентрировавшейся у катаров теории и практике деятельного добра и социальной справедливости. Однако Вольфрам фон Эшенбах был всё-таки слишком высокородный аристократ и слишком рыцарь, чтобы полностью разделять такие бюргерско-пацифистские идеалы. Его отношение к "черни" двояко - так, в одном из эпизодов "Парцифаля" она одновременно и несправедливо притесняема, и не нравственна. А когда благородного Гавена издали принимают за купца, то это для Гавена весьма возмутительно. Не удивительно, что в качестве конкретных охранителей божественного источника автор включил в своё произведение не катаров, а более близких себе представителей актуальных христианских прогрессистов.

Позаимствовав из недописанной поэмы Кретьена де Труа канву "Парцифаля", Вольфрам фон Эшенбах выстроил на ней цельную историю и расцветил её на свой лад - любезной ему авентюрностью, ироничными личными вставками, эффектными метафорами и элементами "честной мистификации". Причём эти мистификации на полном серьёзе анализируют даже некоторые современные деятели. "Облачный" приём средневековья, не делавшего разницы между нон-фикшн, фантастикой и романом воспитания, становится поводом, в частности, для дотошных вычислений возможного происхождения Парцифаля. Хотя, казалось бы, даже стоя на голове понятно, что задачей автора было не прояснить, а наоборот, максимально переплавить и мифологизировать все возможности. Однако в том, что касается краеугольной идеологии, франконец Эшенбах действительно обозначил позиции более продвинутые и чёткие, чем фламандско-французский первоисточник за двадцать лет до него.

В частности, это касается ассоциирования братства Грааля с храмовниками - ещё полвека назад любимым детищем католической церкви, теперь уже периодически злобно одёргиваемым за излишнюю умность и прозорливость. Явление Грааля в поэме едва ли могло иметь что-то общее с тамплиерскими обрядами, оно слишком светское - просто грандиозный и, кстати, довольно вычурный пир для гостей. Зато рыцари-охранники Монсальваша прямо именуются тамплиерами. Не было никакой нужды "между делом" использовать французское слово при обилии немецких синонимов - это была очевидная демонстрация. Как очевидно и то, что единственный (на весь христианский роман!) представитель официального духовенства - персонаж не самостоятельный и не очень симпатичный.

Тема тамплиеров, надо думать, являлась для франконского рыцаря не абстракцией. Орден был к тому времени уже очень богат, не потерял ещё своих завоеваний на Востоке и обретал новые владения, в том числе, в близких Эшенбаху немецких локациях. Тамплиеры не были монахами в обычном смысле, такой обет не давался. Речь шла об аскезе скорее мирского толка, о бескорыстной деятельной службе людям во имя Господа и о защите христиан (изначально - паломников по пути в Иерусалим, впоследствии - любых христиан в зоне своей ответственности). В орден мог вступить, например, и женатый мужчина - его имение отходило в случае смерти ордену, а вдове и детям, обязанным "покинуть помещение", выплачивалась хорошая рента, и зачастую это был оптимальный выход для всех.

Тут, наверное, нет смысла подробно рассматривать, почему в зените славы у тамплиеров получалось практически всё, за что они брались - от поддержания порядка в Иерусалимском Королевстве до банковских операций в Европе, где других банков, собственно, ещё не существовало, а существовали только иноверские МФО с процентами в четыре раза выше. В течение многих десятилетий орден являл собой успешный пример, по сути, капиталистической интернациональной корпорации с высокой социальной ответственностью (появившиеся в то же время госпитальеры были не столь смелы и не столь идеологически амбициозны). Численность братьев-тамплиеров составляла в 13-ом веке около 15 тысяч человек (по некоторым оценкам, до 30 тысяч, но эта цифра выглядит завышенной - для сравнения, столько же, около 15 тысяч человек, составляло население Лондона, а в крупнейшем центре средневековья, Париже, жило около 50 тысяч человек). В братство стремились попасть как граждане, владевшие мечом или учёными навыками, так и простые люди на позиции братьев-слуг. Устав Ордена был таков, что возможность перетаскивания денег из общественного кармана в личный практически исключалась. При этом благотворительность понималась широко - начиная с обязательного кормления бедняков трижды в неделю за своим столом и заканчивая поддержкой всевозможных культурных инициатив. В последнем смысле тамплиеры отличались от меценатствующих землевладельцев, как правило, большим демократизмом и кругозором (тоже понятно почему - их было просто несколько таких же в "ячейке" вместо одного). Вокруг них создавались кружки естествоиспытателей, архитекторов, писателей, ремесленников, художников, общества по изучению того и сего.

Германия была в этом смысле, конечно, не Франция и не Испания, но и тут служилый рыцарь-поэт вряд ли мог миновать на своём пути странные места, где всё было вроде бы так же, но и не так, как везде. И тем более, если он сам искал для себе новые смыслы, формы и дела, он не мог миновать тамплиерские владения. А там изумительное для того времени отсутствие церковной пошлины за проезд заменялось существенно меньшей платой за нечто как бы понятное, но непонятно достигаемое. Вроде бы мелочь, но почему в другом ровно таком же лесу разбойники водились, а здесь вдруг перевелись? По дороге быстрее ехалось? Ярче светился постоялый двор? Братья-рыцари верней молились, усердней патрулировали или доходчивей взбучивали преступные туловища? Крест нервировал преступные души?.. Да, ведь всё это, не забываем, делалось под бело-красным знаменем во имя и во славу Божию. Строились замки, церкви, постоялые дворы, мостились дороги, возводились мосты и переправы. Словом, это была реальная производительная движуха, которая в тот мистический век не воспевалась как-то специально, однако давала рыцарю-поэту пищу к размышлению и возможность проявиться в обеих своих ипостасях.

На фоне перманентного офигевания официальной католической церкви, являвшей миру всё новые удивительные ереси, налоги и способы насильственной смены Пап, вектор духовного развития всё более смещался - в сторону её здоровых отростков и неканонического христианства, предполагаемо используемого новыми "сектантами" в своих тайных практиках. Со средневековым, созревшим до духовного поиска рыцарством была связана и набиравшая силу романтическая тяга к обретению Святого Грааля – то есть на самом деле пути к спасению, человеческому совершенству и единству с Богом. С какой бы священной реликвией ни отождествлялся в разных источниках Грааль (с чашей, кубком, драгоценным камнем и т.д.), общим предметом поиска фактически оказывался не сам объект, а эффекты, которые с ним связаны, и способ, которым он добыт, изменявший ум и душу человека. Конкретно в "Парцифале" Грааль представлен как бы живым камнем - по-разному описываемым, но сущностно вызывавшим одно и то же. И роскошная еда явно не была тут самоцелью - самоирония Вольфрама по поводу его голодных домашних мышей и соответствующей тяги описывать пиры к торжественным собраниям вокруг Грааля применима меньше всего.

В Братство Грааля могли попасть лишь чистые сердцем – те, кто проявил преданность Всевышнему смирением духа, самоотверженностью, готовностью помогать слабым, сражаться за добро и таким образом бороться во имя защиты священного достоинства Грааля. Грааль не терпит близости нечестивого. Потому стать рыцарем и хранителем Грааля представлялось великой честью и наивысшим достижением, доступным человеку здесь, на Земле. Основная ошибка, которую совершает Парцифаль на своём пути - непроявление милосердия к людям из-за бездумного следования куртуазным условностям. Главное, что ему следует преодолеть, чтобы всё-таки попасть в Монсальваш - гордыня во всех проявлениях и сомнение во всеблагости Бога. Это сомнение было, по-видимому, актуальной темой - и не только потому, что официальная церковь прилагала к этому все усилия. Люди действительно жили так, что возроптать им, наверное, хотелось часто. Так, в романе большое количество молодых прекрасных королев и ни одной старой. Можно спросить, что это за дешёвый гламур, а можно вспомнить, что средняя женщина тогда до сорока не доживала. Кстати, бороться свободному мужчине с влечением к свободным же женщинам автором не предлагается - даже наоборот, и говорится про эротику много и весьма откровенно. Но чувство должно быть искренним и взаимным, в противном случае - жёсткий осуждамс и суровые кары от своих же, таких же рыцарей. Вообще межполовая любовь объявляется в романе вторым по значимости благом после любви к Господу, и прийти в ней к идеалу тоже непросто. Но тоже можно.

Как говорят неканонические предания, после победы нечестивых фарисеев и исказителей христианства Святой Грааль ушел в затвор. Охранительное рыцарство переместилось в дремучие леса, где замок реял в пакибытии, продолжая строительство истинно христианской церкви вне официальных догматов. Действительно, с распространением инквизиции и абсолютизацией государственно-церковной власти людям стало уже не до высокого поиска. Речь опять пошла о сохранении жизни и минимального достоинства, а после выноса инквизиции - о выработке рациональных оснований, как уже точно больше не свалиться в эту дремучую пропасть.

Однако, после нескольких веков затишья, миф о Граале неожиданно был воспринят и получил развитие в наших местах, изначально отделённых от западно-европейского христианства со всеми его распрями. При этом "рыцарская" часть легенды естественным образом отошла в тень, зато "жертвенная" усилилась. Ведь, согласно своему назначению, Грааль всегда приходит туда, где невинно страдают люди. В русских церковных источниках зафиксированы некоторые свидетельства, что уже в 20 веке священная чаша явилась на Соловках и была вручена патриарху Серафиму. Чудеса, творимые святым старцем-мучеником, падавшие с неба мирровые сосуды, медикаменты, святой хлеб, по мнению авторов, указывали, что таинственная помощь шла именно от Грааля. Явление Святого Грааля в полноте славы Всевышнего продолжалось несколько часов. Удостоенные благодати зеки забыли о времени, хотя кругом гремели тачки и слышались злобные окрики охранников, чьи глаза, однако, были закрыты на новых помазанников Грааля. Так на Второй Соловецкой Голгофе тысячи невинно закланных во искупление грехов мира были приобщены к Святому Граалю – время покажет, войдёт ли эта связанная с великой национальной трагедией легенда в православный или литературный канон.