Зигфрид: обсуждение темы

Сюда рекомендуется адресовать всевозможные свои размышления о "Зигфриде", и а том числе, об особенностях восприятия этой оперы.
Интересные размышления по теме уже есть:
в "Зигфриде" же, но комментами к стартовой странице;
в обсуждении итогов первой серии наших опросов о закономерностях восприятия вагнеровских опер;
частично в текущих комментах ко второй серии.

Что касается сделанного (в обсуждении эссе о Тристане) предположения об особенно больших изменениях в восприятии именно этой оперы - мне положение дел видится несколько иначе. Говоря навскидку и коротко - типические люди в вагнеровские времена были склонны не то чтобы больше врать, а просто о большем умалчивать. По части же как умолчания, так и распотрошения сложившихся канонов умолчания, "Зигфрид" у Вагнера, по-моему, не чемпион. Да и по части удивляющих разнокалиберностью деталей "Парсифаль", "Лоэнгрин" и "Тангейзер" тоже могут с ним "авторитетно" поспорить.

Нкоторые нюансы актуального кунстверка виделись современникам, разумеется, живее и яснее. Чем, собственно, восхищаются вагнеровские прижизненные адепты и даже умеренные критики в своих описаниях главного героя? Дружнее и многословнее всего - физической силой и видимой мощью Зигфрида. И с медведем-то он играет, и наковальню-то он разрубает, и Фафнера легко побеждает, и дедовское копьё в щепы разносит - и всё это, заметим, без мало-мальски облагораживающих идей. А теперь вспомним, кто всё это написал, вспомним, что этого идейно-музыкального Наполеона большинство толкователей видели живьём - и улыбнёмся вместе с ними в уголке после парадных восхищений, потому что это не может не улыбать. Так действительно пишут в моменты творческого зависания все и всегда - от авторов дешёвых романов до создателей супер концептов - по-простому подставляя своё "Чего мне больше всего не хватало в семнадцать лет для полного счастья?" вместо идеального героя, который "что-то плохо придумывается". На протяжении создания цикла Зигфрид претерпел вокруг себя наибольшие изменения из всех героев "Кольца". Призванный вместе с Брунгильдой состыковать две плохо стыкующиеся идейные и временные составляющие тетралогии, он оказался в результате в наибольшей степени условен (в "своей" опере, в "Гибели богов" это уже не совсем так, но мы здесь не о ней и говорим). Если Вотан демонстрировал осознание и в некоторой степени даже преодоление автором своих комплексов, то Зигфрид - напротив, их архитипическую незыблемость. Это многим нравится и отлично проходит для части публики и тогда и теперь, но думающие люди, конечно, и тогда тоже могли представить себе процесс "рождения этой трагедии", просто представляли его без принятых сейчас систем и формулировок - зато имея в поле зрения живого автора. Что, может быть, даже важнее для ясного представления.

К слову, если почитать хотя бы пересказ Чайковским первоначально опубликованного текста тетралогии, то именно "Зигфрид" оказывается наибольшей неожиданностью. Похоже, мы сейчас действительно смотрим совсем не ту оперу, которая планировалась Вагнером в первом полном (т.е. имевшем в виду уже все четыре части "Кольца") варианте. И этот момент был для современников очевиднее, чем для нас. Очевиднее им было, наверное, и то, что внесённые правки пошли делу на пользу. Однако в целом - опять-таки, наверное - это уравнивает по степени их "процессуальную" критичность восприятия с нашей "модернистской".

Про Миме и его нетолерантную жизненную достоверность не буду повторять уже многожды сказанное - этот персонаж, по-видимому, и правда воспринимался немецкими современниками Вагнера куда конкретнее. Однако же весьма сомнительно, чтобы его национальный колорит воспринимался таким же образом, например, у нас в России. Так что, если сравнивать нас с нами же, то прямого изменения здесь нет, но есть, вероятно, некоторое изменение в оценке взаимоотношений Миме и Зигфрида. Возможно, тогда "арийское хамство" Зигфрида никому странным не казалось (хотя бы и без национального, а только по сословному признаку), а сейчас оно уже некоторым кажется не адекватным. Возможно также, что предки наши в целом больше верили в вагнеровскую конструкцию "воспитание - ничто, порода - всё". Хотя это сложный вопрос, скорее о соотнесении искусства с реальной жизнью - в любую мифологию они верили, может, и с большей в целом готовностью, но по жизни детей усыновляли с меньшими страхами и с большим спокойствием, если чисто по статистике прикинуть.

Смелость Зигфрида, наверное, всем нравится, с Вотаном в этой части, наверное, тоже всем всё понятно примерно одинаково. Про дуэт в последнем акте - это вопрос соотнесения драматического и музыкального компонентов, а не текущих общественно-моральных установок. Так что по общему итогу изменения в восприятии, как мне кажется, не такие и большие произошли за 150 лет по этой опере. Ну то есть не больше, чем в среднем по всем, да и не видела я что-то дореволюционных музыкально-критических писаний, где бы авторы именно "Зигфрида" расхваливали. Был, похоже, после революции довольно-таки существенный сдвиг на плюс, но после войны он благополучно нивелировался, если даже не сказать - перенивелировался в обратную сторону. Но этот эффект вскоре опять-таки в ноль затёрся. Вот про "Мастеров" - да, в этой теме изменилось многое, и общее восприятие тоже во многом изменилось, а "Зигфрид"... Но, впрочем, это опять же так, наскоро, а, может, кто-то изучал эту тему предметно и имеет другие аргументированные мнения.

Даже не знаю, с чего начать

Даже не знаю, с чего начать после столь бурных и всесторонних обсуждений))) Я полюбила Зигфрида сразу - и героя, и драму. И вроде бы понятны все претензии к нему, и в то же время непонятно, почему они возникают. В размышлениях об образе держу в голове две вещи: во-первых, он подросток,выросший вне общества; во-вторых, здесь как нигде крепка связь с мифологической основой сюжета.

Да, Зигфрид - дурак, но он об этом знает и готов учиться, нашелся б учитель. С Брунгильдой он пробыл слишком мало, а то бы и толк, глядишь, вышел. Вообще вселенная тетралогии не намерена позволять ему мудреть и взрослеть. Он, в сущности, "расходный материал", - и для Миме, и для Вотана, и для всего мироздания. Поэтому, помимо симпатии, мне безумно его жаль. Он жил "по подсказке" других и умер, потому что век богов и героев закончился, необходимой жертвой для перезапуска жизненного цикла. А ведь он на самом деле необыкновенно "светлый герой": жизнерадостный, оптимистичный, добрый, непосредственный и, безусловно, обаятельный.

По поводу хамства: что-то мне не кажется, что еда Миме была вкусной, а постель - мягкой. Откуда же взяться благодарности? Разве что за рог следовало сказать спасибо. Зигфрид не цепляется за жизнь, поэтому для благодарности за "выхаживание" тоже нет оснований. Шутка с медведем достаточно безобидна: по крайней мере, серьезного физического вреда Зигфрид ему не причинял, иначе Миме уж точно об этом поведал слушателям.

Видимо, образ Зигфрида как никто другой требует "вживания" в его "шкуру". И тогда лично у меня вопросы отпадают. Например: возмутительный момент с оскорбительными комментариями насчет внешности гнома. Вот сижу я, и передо мной - отталкивающий внешне человек. Более того, инстинктивно я понимаю, что и внутренне он столь же отвратителен, и его слова о любви и заботе - ложь и лицемерие. Я мечтаю убежать от него куда подальше и никогда с ним не пересекаться. И когда, наконец, появляется такая возможность, с удовольствием выскажу все, что накопилось. В цивилизованном обществе такого себе не позволишь: на личности переходить нельзя, внешность с личностью не коррелируется. Но это - мифологическое пространство! Кроме того, адекватно воспринимая выпады против ханжеской общепринятой морали в "Валькирии", что мешает сделать то же самое в "Зигфриде"? Нельзя называть отвратительное отвратительным? А, собственно, почему? Помимо "правила приличия не позволяют" другой ответ в голову не приходит. Зигфрида им и не учили, так что стоп-барьеров у него нет. А если б были, - понадобился бы другой герой.

Убивает он Миме с неохотой, но от безвыходности. Несколько раз переспрашивает, что тот намеревается сделать, - ну не настолько он тупой, чтобы не понять очевидного. Ему поначалу не хочется в это верить. Любовь Миме ему не нужна, ненависть тоже бы устроила, однако узнать, что растили его на убой, хладнокровно и с черной злобой...детская психика Зигфрида в этом месте пошатнулась. В то же время он осознает, что убить гнома необходимо: будет ведь красться, не отстанет, рано или поздно улучит момент и прикончит во сне. Так что убийство у меня опять же вопросов не вызывает.

С Фафнером сложнее. И проще. У Зигфрида два способа познавать мир: драться или мириться (помним: про другие способы ему не рассказывали, у самого ума не хватает их продумать). Как и с Миме, он чувствует, что змей - создание злобное, значит, вариант "драться". Фафнер - преграда на пути. Договориться с ним нельзя, уйти - тоже (какой же он тогда герой). Остается сражение, в котором Зигфрид побеждает не только благодаря силе, но и потому, что Фафнер получает свое наказание за убийство брата.

Теперь момент с хамством Страннику. Хамить герой начинает далеко не сразу, напротив, дружелюбно приветствует и просит указать путь. Начинается противоборство юности и старости, наивности и мудрости. Вотан посмеивается от избытка знания, Зигфрид взрывается от недостатка знания. Кроме того, есть в кого быть вспыльчивым! Опять же, его напор продиктован и его путем: он рвется к Брунгильде, а его удерживают болтовней "ни о чем". Вотан с удивлением обнаруживает то, что очевидно: свободный герой свободен в том числе от давления авторитетов, а уважение на пустом месте не возникает. Ну а в связи с упоминанием об участи отца гнев Зигфрида понятен и обоснован.

И последнее, его поведение в сцене с Брунгильдой. Здесь усматривается вовсе не буйство гормонов, а естественная (я бы даже сказала, идеализированно мягкая) мужская реакция на женскую истерику. Поначалу Брунгильда радостно приветствует своего избавителя и признается в любви. Все хорошо, казалось бы. И вдруг она мрачнеет и начинает причитать по причине, Зигфриду абсолютно неизвестной. Нет бы сесть и рассказать ему хотя бы вкратце о своем прошлом, богах, отношениях с Вотаном: юноше пошло бы на пользу, кстати. Но нет, она вся на нервах "верещит", а герой, вместо того чтобы отвесить ей оплеуху и потащить в пещеру, сидит и терпеливо слушает, между прочим. Периодически взрываясь чувствами, да: ему невдомек, что не так-то? Я тебя люблю, ты меня любишь, так чего ж страдать, все просто! К счастью, в конце концов эта непосредственность и незамутненность перекрывают заморочки Брунгильды, и она посылает их подальше вместе с Валгаллой. И даже если здесь не хватает психологических углублений, Вагнер подразумевал любовь и страсть, а не только страсть по принципу "что вижу, то беру".

Про "гибель богов" рассуждать не буду: там уже не про героя, а про то, как его подставили, в чем он сам не виноват.

Образ героя

Если в опере абстрактный сюжет, где автор создал нечто, допускающее различные толкования, то эти толкования, конечно, меняются со временем, да и в одно время могут быть разные течения.

Но почему в голову пришел Зигфрид - там есть лежащий на поверхности сюжет, который, конечно, тоже можно интерпретировать, особенно с учетом всего цикла, но можно этого и не делать, потому что сюжет, вроде, классический, простой и законченный. И судя по всему, он должен был идти на ура.
Поскольку зрители/слушатели все же разные, то должен быть какой-то общий настрой, система ценностей, идеи, носящиеся в воздухе, которые дают адекватное замыслу восприятие массовым зрителем.
Лично мое восприятие - не "Зигфрид - светлый герой", а "Вагнер хотел показать, что Зигфрид - светлый герой, см. соответствующую литературу". Конечно, это восприятие не единственно возможное, но оно и не уникально.

Можно выделить две вещи, которые мешают восприятию авторского замысла: отношение к человеческой жизни и образ героя как такового.
С первым, наверно, все понятно. Второе, герой не делает ничего полезного. А подвиг в современном представлении подразумевает какую-либо пользу. Здесь это просто демонстрация силы. (Кстати, даже если не брать доисторические времена, а, например, фильм о Нибелунгах 1924 года, там Зигрфрид также захватывал королевства явно не для того, чтобы улучшить быт их обитателей. )
Миме Зигфрид убивает все же не из осмотрительности, что тот сможет причинить ему вред, а скорее из раздражения. То есть его действия вполне объяснимы, но не выглядят как то, к чему стоит стремиться. То же можно сказать о пресловутом хамстве.
Также обычно достойным сопереживания является преодоление героем трудностей, не в последнюю очередь преодоление себя. Зигфриду же все дается легко, и даже страх ему не ведом. В итоге он проходит некоторый путь, но скорее не внутренне развивается, а вырывается на свободу, как какая-то стихия.
Следует предположить, что после встречи с Брунгильдой он должен как-то эволюционировать. Но, во-первых, это уже следующая опера, во-вторых, дальше он закономерно движется к своей гибели.
Получается, что в "Зигфриде" главным героем остается восхищаться как силой природы, причем силой разрушительной.
И революционный и даже романтический дух как раз должен способствовать позитивному восприятию. А сейчас с этим как-то сложнее.

P.S. Что касается вопросов породы и уместно ли называть гномов гномами, то это правда уже много обсуждалось. Но вот формула "добро - прекрасно, зло - безобразно" действительно переводит в идеальное сказочное пространство, поэтому, наверно, не стоит ее применять к современным реалиям.
Все же какая ирония в образе Миме! Персонаж со злым умыслом многие годы делал, как ни крути, хорошее, а плохое сделать хотел, но не смог. Без чтения мыслей пришлось бы тяжело.

Что характерно,

Миме вначале - после всех выходок и оскорблений Зигфрида - совсем не имеет в виду его убивать или как-то страшно мстить. Верно было замечено в предшествующем обсуждении уважаемым Modusom, что этот "лесной брат" и вообще не рвётся ни к каким активным действиям. Живёт себе и живёт, несчастный терпила нибелунг - и жил бы дальше, если бы его не втянули в свою игру окружающие особи с более "человеческим" сознанием. На уровне абстракции Миме хочет поживиться из сокровищ, которые может добыть Зигфрид. Но старый кузнец не продумывает ни этот план конкретно, ни линию поведения с Зигфридом, поскольку нет и не видится в перспективе нужного для этого оружия. А на мысль об убийстве его, по сути, наводит ни кто иной как Странник - пророчеством о его собственной, Миме, смерти от рук сковавшего меч. Вотан не идиот и видит своего собеседника насквозь. Он знает или, по меньшей мере, справедливо полагает, что Зигфрид выиграет у Миме в любом активном противостоянии. Странствующему богу просто прикольно дать нибелунгу эту деятельную отсрочку - типа, пусть подёргается и попытается что-нибудь изобразить напоследок. Ведь он мог бы дать Миме и какой-нибудь более дельный совет - например, посоветовать забыть о кольце и шлеме, удовольствовавшись другим золотом из клада, когда Зигфрид его таки добудет. Во всяком случае, конкретно провоцировать и подставлять Миме вроде бы не было нужды - если мы говорим не о стандартизованном сказочном наборе, а о реальном раскладе.

Но Вотан в данном эпизоде, как и в большинстве других, это стопроцентно Вагнер. Наезженная примитивная линия на наказание и убирание несимпатичного персонажа за саму эту несимпатичность тут абсолютно совпадала с авторскими установками. Тонкому знатоку чувствительной философии и метафизического чувства в голову не приходило переносить "высокие морали и категории" на низкого "недочеловека" из-за черты оседлости. И что можно счесть глупого нибелунга в этой ситуации жертвой, а не мерзким агрессором - не приходило тоже. Рихард Вагнер не писал про маленьких людей и их трагедии, это был не его профиль - даже независимо от дополнительно введённых для Миме национально-идентификационных подробностей. А уж с подробностями - безнаказанно покуражиться над нидер-нибелем предоставлялось решительно всем, включая его более успешного братца. Альбериха с его капиталистической хваткой Вотан готов воспринимать как равноценного реального врага. Миме для него - расходный материал, который нужно и необходимо слить из этого противостояния. Проблемы и вполне обоснованные претензии нибеля никого не волнуют - он омерзителен и жалок, и никаких других чувств и рассуждений вызывать не должен. Зигфриду необходимо было уйти не только от Миме, но и от самой памяти о нём. Какая ещё благодарность?! Какая справедливость? Выкинуть, выкрикнуть напоследок своё "фу" - и забыть об этом подлом мешке костей, двадцать лет трясшемся с тобою рядом.

Зигфрид так и поступает. При этом ему, опять же, в голову не приходит поинтересоваться у Миме о его мотивах и интересах. Или хотя бы о кольце и шлеме, назначением которых герой ещё пять минут назад как раз интересовался. Зигфрид вообще получился у Вагнера персонажем, страдающим постоянными провалами в памяти - ещё до выпивания приворотного зелья от Хагена. А с зельем он уходит уже в полный разнос. Вроде бы должен был забыть только Брунгильду, но забывает до кучи практически всё хорошее, что было в нём самом. И вот это, как мне кажется, не заскок и не недосмотр Вагнера. Чего проще было бы дать Хагену одну фразу в сторону, где он объяснял бы, что обманул в том числе и Гутруну, подсунув под видом приворотного более тяжёлый наркотик. Однако об этом речи нет - и это ещё один довод в пользу мнения, что вовсе не хотел Вагнер представить Зифрида идеальным. Скорее он сам хотел разобраться с героем, которого в изначальной легендарной простоте увидел положительным, но потом всё же подспудно пересмотрел эту примитивно-облегчительную формулу.

Вроде бы действительно никаких прямых слов о перевороте устоев в случае с Зигфридом автором не говорилось. Но это означает только, что нам такие слова не известны - предположим, потому что они просто не вписались в идеологию первых и основных строителей собственно вагнерианской мифологии. Да и что слова, когда дело тут говорит лучше всяких слов: "Зигфрида" при типичных вагнеровских музыкальных достоинствах любят существенно меньше других опер. Виной ли тому только незадачи с написанием, белошитые стыковки сюжета или это был отчасти и сознательно просчитанный эффект? Будем продолжать строить предположения ))

По поводу бесполезности деятельности Зигфрида я бы поспорила. Во-первых, ни Вотан, ни Брунгильда так не считали - их общая (и авторская) ошибка была в том, что они полагали неразумение самого Зигфрида в этом вопросе нормальным и даже желательным. Во-вторых, улучшение жизни каких-то народов действительно не было целью и прототипа Зигфрида из "Песни о нибелунгах" - о таких вещах в принципе не шло речи в средневековье, эти понятия вошли в общее употребление только ближе к концу 19 века. Однако тот легендарный Зигфрид осуществил ряд ценных действий в пользу Гунтера. Ловко замирил его с врагами, например, поспособствовав тем самым установлению мира между народами. Упомянутый уважаемой airawata фильм трактует этот сюжет наиболее классично, но всё-таки не без естественных авторских вольностей - в частности, смешными нибелунгами там выглядят скорее воины Этцеля, которым отдано много места в кадре. Вообще не стоит всё же судить по этому кунстверку о первоисточнике (это не критический выпад в сторону Фрица Ланга, которого я на самом деле обожаю и некоторые фильмы которого ставлю очень высоко - но всё-таки не "Нибелунгов", чья эстетика, конечно, очень специфична, потому они и остались только в немецком кинопантеоне, в то время как "Метрополис", "М-убийца" и другие вошли в мировой). Возвращаясь к пользам Зигфрида - в третьих, это и по сути не единственно возможная и, скажем так, не самая продвинутая позиция - искать значимое целеполагание исключительно в неких видимых "общественных" пользах. Возможно, я чего-то не поняла в Вашей мысли, но во всяком случае смешивать такие пользы с движущими человеком (или героем) идеями, по-моему, и неудобно и незачем.

В основном, конечно, согласна я и Вашими примерами, и с Вашей аргументацией. Однако именно к эпохальным изменениям восприятия оно как-то не очень привязывается. И тут ещё техническая проблема вылезает - трудно всё-таки обсуждать Зигфрида (и героя, и оперу) без прямого выхода на "Гибель богов". Надеюсь, мы сможем разрешить эту незадачку с публикацией уважаемой annliddell, которая должна последовать в ближайшее время. И на Вас же, annliddell, возможно, возлагается и ещё одно, даже большее. Ваши тёплые светлые комменты о Вотане и Зигфриде внушают надежду, что возможна таки реабилитация не только супергероев "Кольца", но и прочих Кундри-Даландов. Даже и в "Кольце" у нас ещё много "не реабилиторованных". Хаген, Гутруна, Логе - а если выйти за пределы тетралогии, всех просто не перечислишь. Вообще всех пользователей касается: реабилитируйте кого хотите, друзья! Это приветствуется практически по любым персонажам ( список исключений из двух-трёх имён вышлю, если нужно )) С вами, конечно, будут спорить, но высказаться на плюс намного важнее - в особенности там, где это ещё не делалось.

и мне тоже не кажется,

что Вагнер хотел представить Зигфрида идеальным героем. В этом-то, по-моему, и кроется одна из причин негативного восприятия его образа. Брунгильда возвещает пришествие "светлейшего героя" (а не "идеального", "лучшего", "рыцаря на белом коне"). После ее слов невольно представляется некто, близкий к Лоэнгрину: с кодексом чести и куртуазными манерами. И тогда, конечно, с симпатией относиться к невоспитанному подростку с медвежьей силой трудно. А если воспринять буквально - "светлейший"! - то лично у меня все очень даже срастается с Зигфридом. Он у них там явился как "луч света в темном царстве"))) Остальные думают, страдают от избытка интеллекта,или непонимания, или гордости, или всего сразу. Этот - нет) Зигфрид так радовался жизни (до самого конца!), как никто не радовался (разве что русалки и валькирии, и те - недолго). Я это, конечно, не к тому, что Вагнер вздумал пропагандировать отсутствие ума как способ безбедного существования (а в "Гибели" выясняется, что ни наличие ума, ни его отсутствие от закона конечности бытия не застрахованы). Но другим героям светлый, жизнерадостный юноша как бы толстый намек) Брунгильде помогает - правда, на время. Поэтому, если уж воспринимать его как идеального героя, то только для этого конкретного мироздания и в этих конкретных обстоятельствах.
Что касается его глобальных провалов в памяти, мне видится авторская логика в следующем. Не столько сам Зигфрид, сколько любовь его и Брунгильды была призвана очистить мир. И не только в буквальном смысле (посидели на семейном совете, порешали и отдали русалкам кольцо, - что, кстати, и надо было сделать, и здесь мои упреки Брунгильде), но и в метафизическом - как противовес растущей в мире злобе и алчности, вызванных отречением Альбериха. Их слова во 2 сцене Пролога - о единстве - на первый взгляд, красивые реверансы, но на самом деле - признание и подтверждение слияния душ. Такое же, как у Тристана с Изольдой во 2 акте. Следовательно, забывая Брунгильду, Зигфрид забывает и себя и все хорошее в себе. То же самое происходит и с Брунгильдой: решаясь на убийство возлюбленного, она убивает и себя. В момент же просветления перед гибелью душа Зигфрида, вспомнив Брунгильду, обретает потерянную целостность и "воскресает", одновременно с этим и героиня получает назад мудрость. Это - метафизическое искупление для мира, физическое - возвращение кольца в воды Рейна - окончательно ставит точку.

Б. и З. в К.

Это что же, финал "Кольца" у Вас выходит позитивно-поучительным, что ли? )) Очень ценная на самом деле прозвучала мысль об убийстве себя убийством в себе любви. Оно, в общем-то, так и в реальности работает, но слишком мало мы, наверное, над этой своей конструктивной реальностью властны. А почему у Вагнера Зигфрид и Брунгильда получились менее убедительными в своём единстве, чем Тристан и Изольда, вполне из Вашего же рассуждения следует.

Зигфрид чётко отнесён Вагнером к "голубоглазым" (по Манну), Брунгильда же таковой не является. Появление не обременённого мыслительностью потомка в роду смыслоискателей с некоторыми оговорками можно принять за правдоподобное. Несхождение голубоглазых со смыслоискателямя - единственно возможный вариант для выраженных представителей этих видов. Брунгильда - представитель не полюсный, как нам вроде бы намекают, когда она в финале "Зигфрида" в какой-то момент готова махнуть рукой на свои интеллигентские заморочки, типа "а давай по-твоему!". У неё могло бы получиться отстроить из себя некий близкий к идеальному серединный вариант, однако не получается. Почему? Это не объясняется, какого-то конкретного переломного момента, когда "человеческое, слишком человеческое" склонило у неё чашу весов на свою сторону, мы не видим. Видим только результат: в разговоре с Вальтраутой она уже ведёт себя совершенно по-людски и не желает ничего думать и обсуждать, вцепившись в своё кольцо. Чистый фетиш, символ - любви, как ей кажется. Причём эту свою ошибку она совершает независимо от совершённой в то же самое время ошибки Зигфрида.

Абсолютно неверно мнение о Зигфриде, как о светлом наивном герое, павшем жертвой коварства и жестокости врагов. Это уже говорилось, но, видимо, надо повторить снова: Зигфрид - жертва своих ошибок, своей социальности и своих комплексов. Решительно никто не заставлял его ввязываться в "братский" обман Брунгильды. И решительно никто не заставлял его вести себя при этом подло по отношению к обеим сторонам. Он представляет себя в этом процессе Гунтером - и делает всё, чтобы внушить Брунгильде самые пакостные чувства к Гунтеру. Ведь он же в этот момент влюблён в Гутруну и прекрасно понимает, что не стал бы так вести себя с ней ни под каким видом. Однако Гунтера перед Брунгильдой он легко выставляет полным моральным уродом, каковым Гунтер, между прочим, не является. Вовсе не Гунтера играет он в этой сцене, а аллегорию самого тупоумного обмана - и деятельным источником этого обмана был он сам, остальные с ним только согласились, причём в случае с Гунтером - таки наивно и даже близко не представляя себе реальности.

Неприятности прототипического Зигфрида начинаются с кражи пояса и хвастовства им перед Гримхильдой, притом обвинять в этом принято Гримхильду - это она, де, не сохранила секрет. Про секреты спору нет, однако двух косяков Зигфрида один косяк Гримхильды никак не отменяет. Вагнеровская Гутруна не совершает в этом эпизоде вообще никаких косяков, всё делает один Зигфрид - обманывает Брунгильду, выставляет перед ней Гунтера низколобым козлом (причём без всякой высказанной последним предметной просьбы об усмирении боевитой жены), и даже не крадёт по случаю, а жёстко срывает с неё кольцо как бы в пользу Гунтера, которому в итоге ничего о кольце не сообщает. И кто здесь, простите, светлейший герой и жертва? Уж точно не Зигфрид. И, тем более, никто не заставлял его включать затем свой "геройский комплекс" в эпизоде с русалками - эпизоде, который, не был просчитан Хагеном вовсе и никаких его хитрых подводок не содержал. Всё зависело исключительно от способности Зигфрида въехать в то, что ему говорят, и от способности русалок подстроиться под мужские геройские комплексы. Со способностями у всех четверых оказалось посредственно. Долгие годы лишенческой жизни дают маломальское извинение русалкам - Зигфрида не извиняет ничего. В том, что он не трус, никто ни разу не сомневался. Разве что кроме него самого, но это плохое извинение.

Ошибка Брунгильды в её направляющей деятельности по отношению к Зигфриду заключалась, по-видимому, в том, что она вообще приняла традиционную концепцию геройствования - насквозь пиарно-показушную и не имеющую другой цели, кроме выставления себя на миру. Зигфриду в ней и не предполагалось включать голову, меняться, как-то расти над собой. Это - если рассматривать историю этих двоих в абсолюте, без вагнеровских конструктивных косяков. Впрочем, "Кольцо" - такое грандиозное сооружение, что даже косяки имеют в нём положительное измерение и работают на общую идею бесконечной многогранности этого неправильного и прекрасного мира.

Про изменения в восприятии - тема на самом деле чрезвычайно любопытная. Попался мне случаем материал, доказывающий, что в предшествующих рассуждениях тут я была не совсем права - если не сказать, совсем не права. Там, правда, не про сюжеты, а про музыку, что ещё более неожиданно... В общем, постараюсь привести его в нормальный формат и дать на сайте - тогда и продолжим обсуждение этих нюансов.